Улаживание проблем с Эккерби представлялось ему значительно более простым делом, чем разрешение той сложной ситуации в его браке, которую он создал сам. Как только пленники пришли в сознание, граф быстро получил от них всю необходимую ему информацию, начиная с того, как они напали на след Эллиса.
Когда экономка отказалась раскрыть местопребывание своего хозяина даже под угрозой физической расправы, Эккерби обратился к виконту и виконтессе с вопросом, где можно найти их дочь. Услышав, что их новоиспеченный зять запятнал себя воровством, они охотно рассказали ему все, надеясь таким образом уберечь дочь от судебного преследования.
В результате вчера Эккерби послал четверых своих помощников в дом Клода Дюбонэ, чтобы те схватили там Эллиса. Приехав туда поздним вечером, они, однако, дома никого не застали. Люди барона держали дом под наблюдением всю ночь и следующее утро, пока голод не заставил троих из них прийти на постоялый двор в поисках пищи, где они наткнулись на свою жертву по чистой случайности. Согласно их плану, они должны были притащить Эллиса в дом Клода, где дожидались бы дальнейших инструкций Эккерби, поскольку прибытие барона ожидалось сегодня во второй половине дня.
Чтобы захватить Эккерби врасплох, Рейн намеревался явиться туда и лично предстать перед бароном сразу после того, как они заберут Линет.
Тем временем Джеймс доставит троих бандитов в тюрьму Мэйдстоуна, воспользовавшись экипажем, нанятым Мадлен, из-за чего та лишалась средства передвижения и потому была вынуждена ехать в карете Рейна.
Она, правда, совсем не имела желания оставаться с ним наедине. Когда коляска наконец остановилась во дворе фермы и Джерард выскочил наружу, девушка последовала его примеру.
— Я помогу Линет собрать ее вещи, — пробормотала она, прежде чем поспешно покинула салон экипажа вслед за Эллисом.
Рейн смотрел, как брат и сестра вместе вошли в жилой дом. Затем, ощущая тревогу на сердце, не позволяющую ему оставаться в бездействий, вышел из кареты и отмерил десятка полтора шагов в сторону, где в просвете между постройками был виден типичный для графства Кент холмистый пейзаж.
Осенний ветер бодрящей свежестью хлестал его в лицо, а над головой проносились зловещие темные тучи. Однако Рейн, занятый своими гнетущими мыслями, не замечал превратностей погоды. Из головы у него не шел синяк, обезобразивший милое ему лицо Мадлен.
Ее образ, несущий следы насилия, которому она сегодня подверглась, усугублял и без того тяжкую ношу вины Рейна.
Он, несомненно, готов заплатить любые деньги, как бы ни была высока цена ожерелья. Стоимость его мало интересовала, пусть даже Мадлен и задевало то, что ей придется принять от мужа «милостыню». Ибо только когда опасность, грозящая ее брату, минует, к ней снова вернется покой. А пока, после всех беспочвенных обвинений в адрес жены, он перед ней в огромном долгу.
Конечно, Мадлен следовало бы обратиться к нему сразу же, как возникли осложнения. Нет сомнений, что гипертрофированная гордость и неуемное стремление к независимости заставили ее пытаться уладить назревающий скандал самостоятельно. Но в том, что он увидел в этом признаки ее предательства, он никого, кроме себя, винить не мог.
Когда ему стало известно о тайном путешествии Мадлен, Рейн довел, свою подозрительность до крайнего предела. Мысль о том, что она совершила адюльтер, пробудила в глубине его сознания страшные, темные инстинкты.
И графа совсем не извиняло то, что горький опыт научил его не доверять соблазнительным женщинам. Его фатальной ошибкой было позволить тени прошлой, неудавшейся любви так сильно исказить его восприятие нынешних отношений.
Сейчас он четко понимал, каким ужасным идиотом был сегодня, когда устроил допрос Мадлен, как будто не замечая ее абсолютной честности, беззащитности перед ним.
А когда он обвинил ее в тайных встречах с любовником, на лице девушки отразилась мучительная боль и потрясение тем, что он мог так усомниться в ней. И когда Хэвиленд намекнул, что, возможно, содержит любовницу, это известие сразило Мадлен так, как будто он ее ударил.
Через некоторое время, когда после совещания с Джеймсом он вернулся в ее номер в «Синем кабане», Рейн понял, что она плакала, хотя и старалась это скрыть.
Он, наверное, никогда не сможет забыть это выражение отчаяния в ее глазах. Ему было невыносимо видеть Мадлен такой огорченной, смотреть в эти глаза, полные сдерживаемых слез, понимать, что он тому виной.
И потом, после драки, когда, осмотрев ее синяк, граф потянулся утешить Мадлен, та резко отшатнулась от него.
Ему тогда хотелось завыть зверем.
В тот момент Рейн поклялся себе, что непременно поможет ей выручить брата из беды. Но, по правде говоря, он еще не встречал женщину, которая бы нуждалась в чьей-либо помощи меньше, чем Мадлен. Рейн вполне допускал, что она нашла бы возможность справиться с бандитами Эккерби самостоятельно, если бы в этом была необходимость. Мадлен обладает необычайным мужеством и несомненной находчивостью.
Также он мог понять страх девушки, когда на ее глазах совершалось нападение на брата. Более того, он и сам изрядно испугался, видя, как она противостоит громиле, который был вдвое больше нее.
В тот момент граф почувствовал такую острую потребность защищать, какую никогда раньше не испытывал. И вместе с тем — восхищение. Мадлен накинулась на неприятеля Джерарда с яростью тигрицы, обороняющей своего детеныша.
В самом деле, все это время в основе ее действий лежала любовь к брату. Она сражалась за Джерарда, защищала его с непоколебимой преданностью.
Рейн угрюмо смотрел на живописные холмистые просторы. Он очень хотел, чтобы Мадлен была и ему так же предана. Но он понимал, что теперь ему нелегко будет заслужить ее доверие.
Наверное, Хэвиленду следовало бы начать с установления более открытых взаимоотношений в их семье. Мадлен права — у него множество секретов от нее. Это положение вещей граф намеревался поправить сразу же, как только они останутся наедине.
Ему хотелось поскорее увезти ее домой, в Ривервуд, не только для того чтобы начать восстанавливать отношения, которые он сам разрушил, но и дать ей покой после всех трудностей, которые девушке довелось пережить в последнее время. Правда, сейчас его обязанности перед короной были важнее, чем его личные дела. К тому же само по себе посвящение Мадлен в его тайны не может служить искуплением его вины перед ней.
Но надо понимать, что Рейн вряд ли добьется какого-то улучшения ситуации, если только не станет совершенно прямодушен с самим собой. Если только не признает всего набора чувств, которые руководили им во время после женитьбы.