Едва за нами закрылась дверь, как она умоляющим голосом принялась жаловаться, что, если я уеду, она будет опозорена, поскольку уже всем известно о её намерении заставить меня остаться.
— Неужели я достойна презрения? — спросила она, усаживая меня на канапе и позволяя так же, как и утром, видеть буквально всё. Возбуждённый её прелестями, я не мог удержать свои пальцы и губы. Она упала на меня с торжествующей улыбкой, когда руки её убедились в достижении вожделенного.
“Обещаю завтра быть твоей, останься”. Не зная, как быть, я принялся умолять её сдержать данное слово и уже собрался приказать, чтобы распрягали. В эту минуту вошёл маркиз и сразу предложил мне реванш. Ничего не ответив, я сделал вид, будто выхожу на минуту, на самом же деле не мешкая влез в карету и обещал кучеру щедро заплатить, если пустит он лошадей полным галопом.
XXV
ГРЕНОБЛЬСКИЕ ПРЕЛЕСТНИЦЫ
1760 год
Мысль о том, как вытянется лицо у любовницы маркиза де Прие, у него самого, а может быть, и у всей их компании, которая, конечно, не оставалась равнодушной к содержимому моей шкатулки, забавляла меня до самого Шамбери, где я остановился лишь для того, чтобы переменить лошадей. Приехав в Гренобль и не найдя пристойного жилища, я не велел распрягать и отправился на почту. Там ждало меня несколько писем, и среди них послание мадам д'Юрфе. Она писала, что в приложенной записке некоему офицеру по имени Вальанглар рекомендует меня как учёного, и сей офицер откроет передо мной лучшие дома города.
Я разыскал Вальанглара, который любезно принял меня и, прочитав письмо, сказал, что сделает всё, от него зависящее, дабы угодить мне.
Это был мужчина уже некоторого возраста, поскольку пятнадцать лет назад он состоял в дружеских отношениях с мадам д'Юрфе, а ещё более — с княгиней де Тудевиль, её дочерью. Я пожаловался ему на неудобства гостиницы и в качестве первой услуги просил подыскать мне подходящее жилище. Он потёр себе лоб и сказал:
— Думаю, что смогу поместить вас в великолепном доме, который, однако, находится за городом. Консьерж там превосходнейший повар, и ради того, чтобы готовить вам, он уступит в цене.
— Вот этого я как раз и не хотел бы.
— Не беспокойтесь, он возместит себе на обедах, и кроме того, этот дом продаётся. А сейчас поехали.
Я занял помещение из трёх комнат и заказал ужин на две персоны, предупредив, что люблю поесть и никогда не считаю деньги. На первом этаже я увидел трёх очаровательных девиц и жену консьержа. Они приветствовали меня почтительными реверансами. Г-н Вальанглар отвёз меня в концерт, намереваясь представить местному обществу. Однако я просил его никого не беспокоить, пока я не увижу дам и не укажу ему тех, которые заинтересуют меня.
Общество оказалось многочисленным, особенно по части прекрасного пола. Но только одна привлекла моё внимание — прелестная брюнетка скромного вида, прекрасно сложённая и очень просто одетая. Лишь раз бегло посмотрев в мою сторону, она упорно не оборачивалась более. Тщеславие заставило меня сначала подумать, что это лишь уловка кокетки для возбуждения любопытства и ради удобства позы, позволявшей лучше всего рассмотреть восхитительные пропорции её профиля и другие формы, которые отнюдь не скрывала её непритязательная одежда. Успех рождает уверенность, а самонадеянность всегда идёт в согласии с нашими желаниями. Именно на этой девице я и остановил свой выбор, как будто все женщины Европы составляли гарем, покорный моей воле. Я сказал барону, что хотел бы свести с ней знакомство.
— Она благонравного поведения и никого не принимает, хоть и живёт в бедности.
— Ваши объяснения ещё более завлекают меня.
— Навряд ли вы добьётесь чего-нибудь. А вот и её тётка. После концерта я вас представлю.
Оказав мне сию услугу, он поехал ко мне ужинать. Консьерж-повар заставил прислуживать у стола обеих своих дочерей, блиставших красотой. Однако, когда в пять приёмов было подано пятнадцать блюд, Вальанглар стал ворчать.
— Этот человек просто смеётся над нами.
— Напротив, он угадал мои вкусы, разве вы не находите, что все кушанья превосходны?
— Не могу отрицать, но...
— Не беспокойтесь, я люблю тратить деньги.
Когда в конце ужина появился сам хозяин, я сказал ему, что он достоин быть первым поваром Людовика XV.
— Кроме того, я хотел бы всегда иметь на столе мороженое и ещё два канделябра. Учтите, я венецианец и привык к восковым свечам.
— Это оплошность вашего слуги, сударь. Отобедав, он сказался больным и улёгся в постель. Поэтому я ничего не мог услышать о ваших привычках.
Мы оставались за столом до одиннадцати часов, беседуя о тысяче приятных предметов и оживляя свои рассуждения божественным гренобльским ликёром, которого выпили целую бутылку. Сей отменный напиток приготовляется из вишнёвого сока, водки и корицы. Невозможно представить, чтобы нектар олимпийских богов превосходил его по тонкости аромата.
Отблагодарив барона, я просил запросто приезжать к моему столу и велел отвезти его домой в моей карете.
Я проводил своего гостя и, возвратившись к себе в комнату, был приятно удивлён присутствием там очаровательных дочерей консьержа.
Дюк не дожидался приказания не прислуживать мне. Он знал мои вкусы и понимал, что, когда в моих комнатах оказывались хорошенькие девицы, я без особого удовольствия видел его около себя. Чистосердечный вид, с которым сии юные особы стремились угадать малейшее моё желание, в то же время всем своим поведением не оставляя никаких сомнений, что они не стремятся соблазнить меня, пробудили во мне намерение доказать им, что я достоин их доверенности. Они сняли с меня туфли, причесали и одели ночную рубашку. Улёгшись, я пожелал им доброй ночи и сказал, чтобы шоколад подали к восьми часам.
Размышляя о своём положении, я не мог не признать себя совершенно счастливым. Я обладал безупречным здоровьем, достиг самого цветущего возраста, не имел никаких обязанностей и ни от кого не зависел. У меня доставало денег, удачи в игре и благосклонности интересных женщин. Воспоминания о горестях и неприятностях, которые приходилось временами испытывать, сменялись таким обилием радостей и счастья, что мне не оставалось ничего другого, как благодарить судьбу. Я заснул с этими приятными мыслями и в своих сновидениях грезил о прекрасной брюнетке, увиденной в концерте.
Утром, в восемь часов, одна из дочерей консьержа принесла мой шоколад и сказала, что у Дюка жар.
— Надобно позаботиться о бедняге.
— Кузина уже пошла дать ему бульона.