— По правде говоря, — продолжал Карл V с гримасой скряги, сознающего необходимость уплатить долг, — Миланское герцогство мне бесконечно дорого, и просто сердце кровью обливается, как подумаю, что придется отдать его.
— Скажем лучше — вернуть, брат: это будет гораздо правильнее, и, быть может, мысль о справедливом поступке хоть немного облегчит вашу печаль. К тому же сейчас вовсе не время думать о Милане. Давайте веселиться, а о делах поговорим потом.
— Не все ли равно — подарить или вернуть, — возразил император. — Главное, вы будете владеть лучшим в мире герцогством! Но это решено, и, поверьте, я не менее свято выполняю свои обязательства, чем вы.
— О Боже! — воскликнул Франциск, начавший терять терпение от этого нескончаемого разговора. — Да и о чем вам жалеть, любезный брат? Вам, королю Испании, германскому императору, графу Фландрскому, вам, подчинившему себе силой или влиянием всю Италию от Альп до Калабрии!
— Но у вас зато вся Франция! — вздохнул Карл.
— А вы владеете Индией со всеми ее сокровищами! У вас Перу с ее рудниками!
— А у вас Франция!
— Ваша империя так обширна, что в ней никогда не заходит солнце.
— А Франция-то все-таки ваша… И что сказали бы вы, ваше величество, если бы я так же пылко мечтал об этой жемчужине среди королевств, как вы — о герцогстве Миланском?
— Послушайте, брат, — сурово произнес Франциск I, — во всех важных делах я руководствуюсь скорее чувством, нежели разумом; но, как говорят у вас в Испании: «Особа королевы неприкосновенна», так и я скажу вам: «Земля Франции неприкосновенна!»
— Бог мой! Да разве мы не братья, не союзники? — воскликнул Карл V.
— Ну разумеется! — подхватил Франциск I. — И я надеюсь, что отныне ничто не нарушит ни нашего родства, ни союза.
— Я тоже надеюсь на это, — сказал император. — Но можно ли поручиться за будущее? — продолжал он со свойственной ему надменной улыбкой и лживым взглядом. — Могу ли я, например, помешать ссоре своего сына Филиппа с вашим Генрихом?
— Ну, если Августу наследует Тиберий, нам эта ссора не будет опасна.
— При чем тут правитель! — продолжал Карл V, горячась. — Империя всегда останется империей; Рим великих цезарей всегда был Римом, даже тогда, когда все величие цезарей заключалось в одном их имени.
— Верно! Однако империи Карла Пятого далеко до империи Октавиана, любезный брат! — возразил Франциск I, задетый за живое. — А битва при Павии хоть и великолепна, но ее нельзя сравнить с битвой при Акциуме. Кроме того, Октавиан богат, а у вас, говорят, несмотря на все сокровища Индии и перуанские рудники, не очень-то густо с деньгами, никто не хочет больше давать вам взаймы из расчета ни тринадцати, ни четырнадцати процентов. Ваши войска не получают жалованья, и солдаты, чтобы как-нибудь прокормиться, вынуждены были грабить Рим; а теперь, когда он разграблен и тащить больше нечего, они бунтуют.
— А вы, любезный брат, — воскликнул Карл V, — кажется, продали королевские земли и всячески обхаживаете Лютера, чтобы раздобыть денег у германских князей!
— Кроме того, — продолжал Франциск I, — ваши кортесы отнюдь не так сговорчивы, как сенат. Я же могу похвастаться, что навсегда сделал королей независимыми.
— Берегитесь, как бы в один прекрасный день ваш хваленый парламент не учредил над вами опеку! — парировал Карл V.
Собеседники распалялись все больше и больше, спор с каждой секундой становился ожесточенней, старинная вражда оживала. Франциск I чуть не забыл о гостеприимстве, а Карл V — о благоразумии. Первым опомнился французский король.
— Клянусь честью, любезный брат, — воскликнул он со смехом, — еще немного — и мы поссоримся! Я же вас предупреждал, что не стоит говорить о важных делах, предоставим это нашим министрам и будем просто друзьями. Договоримся раз и навсегда, что вы можете считать своим весь мир, за исключением Франции, и не будем больше к этому возвращаться.
— И за исключением герцогства Миланского, брат, — добавил Карл, поняв свою оплошность и спеша исправить ее, — ибо герцогство Миланское — ваше; я вам его обещал и подтверждаю свое обещание.
Но этот обмен любезностями был неожиданно прерван: дверь открылась, и в галерею вошла герцогиня д’Этамп. Король поспешил ей навстречу и, подав руку, подвел к своему венценосному брату.
Император видел фаворитку впервые и, зная о разговоре герцогини с господином де Мединой, испытующе смотрел на нее.
— Видите вы эту прекрасную даму, брат мой? — спросил Франциск.
— Не только вижу — я любуюсь ею!
— Отлично! А знаете ли вы, чего она от вас хочет?
— Быть может, одну из моих испанских провинций? Охотно отдам.
— Нет-нет, не угадали, брат!
— Чего же тогда?
— Она желает, чтобы я удерживал вас в Париже до тех пор, пока вы не порвете Мадридский договор и не закрепите новым документом свое недавнее обещание.
— Что ж, к добрым советам надо прислушиваться, — ответил Карл V, отвешивая низкий поклон герцогине — не столько из учтивости, сколько из желания скрыть внезапную бледность, покрывшую его лицо при этих словах короля.
Он не успел ничего прибавить, как дверь опять отворилась и в галерею хлынула толпа придворных. Франциск I так и не заметил впечатления, произведенного этой шуткой, которую император, по своему обыкновению, принял всерьез.
Собравшееся перед пиршеством в зале шумное общество изящных, остроумных и развращенных придворных напоминало описанную выше сцену в Лувре. Те же самые кавалеры и дамы, те же вельможи и пажи. Так же встречались нежные взоры влюбленных и горящие ненавистью взгляды врагов; слышались те же льстивые речи и насмешки.
Заметив входившего коннетабля де Монморанси, которого он по праву считал своим союзником, Карл V пошел к нему навстречу и, отведя в сторону вместе со своим послом герцогом де Мединой, вступил с ним в оживленный разговор.
— Я подпишу все, что вам угодно, коннетабль, — сказал император, знавший честность старого вояки. — Заготовьте акт о передаче Франции герцогства Миланского, и, клянусь святым Иаковом, я уступлю его вам целиком и полностью, хотя это и лучший цветок в моем венце!
— Акт! — воскликнул коннетабль, негодующим жестом как бы отстраняя от себя самую мысль об этой предосторожности, походившей на недоверие. — Вам ли, сир, подписывать акты? Что вы такое говорите, ваше величество? Не нужно никаких актов, никаких документов. Достаточно вашего слова. Разве ваше величество приехали во Францию, заручившись каким-нибудь актом? И неужели вы изволите думать, что мы верим вашему слову меньше, чем вы нашему?