Читать интересную книгу Песнь о Трое - Колин Маккалоу

Я хлопнул в ладоши, прибежали служанки.

— Нагрейте воды, принесите благовонные масла, пошлите за главным бальзамировщиком. Я хочу приготовить царевича Гектора к погребению.

Я отнес его в маленький амбар поблизости и положил на каменную плиту, как раз такой высоты, чтобы женам было удобно его убирать. Но это я выпрямил ему руки и ноги, это я положил ладонь ему на лицо, чтобы закрыть глаза. Они очень медленно открылись снова, незрячие. При виде бренных останков Гектора меня охватывал ужас. Я думал о своих собственных.

Брисеида ждала меня, ссутулившись в кресле. Она взглянула на меня, но заговорила не сразу. Через какое-то время она произнесла безучастным голосом:

— Я согрела воду для ванны, есть еда и вино. Придется зажечь лампы, уже темнеет.

О если бы только вода обладала силой смывать пятна с духа! Мое тело очистилось. Мой дух — нет.

Брисеида сидела на ложе напротив меня, пока я ел и утолял жажду. Мне казалось, что позади у меня были годы безумного бега.

Потом она произнесла это же слово. Безумный. Она сказала:

— Ахилл, почему ты ведешь себя как безумный? Смерть Патрокла не остановит жизнь. Остались живы другие, кто любит тебя не меньше, чем любил он. Автомедонт. Мирмидоняне. Я.

— Уходи.

— Только когда я закончу. Ахилл, у тебя есть только один способ себя исцелить. Прекрати угождать Патроклу и верни Гектора его отцу. Я не ревную и никогда не ревновала. То, что вы с Патроклом были любовниками, не мешало мне, я занимала свое место в твоей жизни. Но он ревновал, и это сбило его с пути. Ты считаешь, он думал, будто ты предал свои идеалы. Но для Патрокла твоим настоящим предательством стала твоя любовь ко мне. С этого все началось. И с тех пор, что бы ты ни делал, твои поступки перестали быть для него безупречными. Я не осуждаю его, я просто говорю правду. Он любил тебя и считал, что ты предал его любовь, полюбив меня. А если ты смог это сделать, то ты уже не был тем человеком, которым он считал тебя прежде. Ему стало необходимо искать в тебе недостатки. Кормить свою обиду.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

— Нет, имею. Но я не хочу говорить о Патрокле. Я хочу поговорить о Гекторе. Как ты можешь поступать так с мужем, который храбро с тобой сражался и достойно умер? Отдай его отцу! Тебя преследует не настоящий Патрокл, а тот, кого ты придумал, чтобы свести себя с ума. Забудь Патрокла. Под конец он не был твоим настоящим другом.

Я ударил ее. Ее голова откинулась назад, и она упала на пол. В ужасе я подхватил ее, уложил обратно и увидел, что она со стоном пошевелилась. Я, пошатываясь, направился к креслу и опустил голову на руки. Даже Брисеида стала жертвой этого безумия. Но как его исцелить? Как изгнать мою мать?

Что-то обернулось вокруг моих ног и мягко уткнулось в подол набедренной повязки. Я поднял голову, в ужасе гадая, какая новая напасть меня посетила, и в растерянности уставился на седую голову и искореженный годами лик старого, очень старого мужа. Приам. Это может быть только он. Приам. Когда я убрал локти с колен, он схватил мои руки и принялся их целовать, его слезы капали на ту же кожу, которую уже оросила кровь Гектора.

— Верни его мне! Верни его! Не бросай его своим псам! Не оставляй его без пристанища! Не лишай его настоящего погребения! Верни его мне!

Я взглянул на Брисеиду поверх его головы, она сидела прямо, глаза ее были полны слез.

— Сядь, мой господин. — Я поднял его и усадил в свое кресло. — Царю не подобает умолять. Сядь.

В дверях стоял Автомедонт.

— Как он сюда попал? — Я подошел к нему.

— В повозке с мулом и слабоумным мальчишкой. Именно слабоумным. Бедняга постоянно что-то бормочет. Армия до сих пор справляет тризну, страж на насыпи оказался мирмидонянином. Старик сказал ему, что у него к тебе дело. Повозка была пуста, оружия у них не было, поэтому он их пропустил.

— Разожги огонь. Никому ни слова о том, что он здесь. Передай это стражу и поблагодари его от меня.

В ожидании огня — заметно похолодало — я пододвинул другое кресло, сел рядом, взял его узловатые руки в свои и растер, чтобы согреть. Они были такими холодными.

— Нужно иметь много мужества, чтобы прийти сюда, мой господин.

— Нет, вовсе нет.

Его слезящиеся темные глаза заглянули в мои.

— Когда-то, — произнес он, — я правил счастливым и процветающим царством. Но потом все пошло не так. И виной тому был я… Вы, ахейцы, были посланы мне в наказание за мою гордость. За мою слепоту.

У него задрожали губы, глаза заблестели от слез.

— Нет, мне не нужно было ни капли мужества, чтобы прийти сюда. Гектор был последней ценой.

— Последней ценой, — не удержался я, — станет падение Трои.

— Падение моей династии — может быть, но не падение города. Троя больше, чем мы.

— Город Троя падет.

— Что ж, в этом нам придется не согласиться, но надеюсь, что с причиной моего прихода будет по-другому. Царевич Ахилл, отдай мне тело моего сына. Я уплачу надлежащий выкуп.

— Я не требую выкупа, царь Приам. Увези его домой.

Он снова упал на колени, целуя мне руки, у меня по телу пробежали мурашки. Кивнув Брисеиде, я высвободился.

— Сядь, мой господин, и преломи со мной хлеб, пока Гектора собирают. Брисеида, поухаживай за нашим гостем.

Разговаривая с Автомедонтом снаружи, я кое о чем подумал.

— Перевязь Аякса — она принадлежала Гектору, в отличие от доспехов. Найди ее и положи вместе с ним в повозку.

Вернувшись, я обнаружил, что Приам оправился и весело болтает с Брисеидой — его настроение непостижимым образом изменилось, как это бывает с глубокими стариками. Он спрашивал ее, как ей, рожденной в доме Дардана, нравится со мной жить.

— Мне не на что жаловаться, мой господин, — отвечала она. — Ахилл — хороший человек и не лишен благородства.

Она наклонилась вперед:

— Мой господин, почему он считает, будто скоро умрет?

— Их судьбы связаны, его и Гектора, — сказал старый царь. — Так сказали оракулы.

Увидев меня, они тут же сменили тему. Мы сели ужинать, и я обнаружил, что умираю от голода, но заставил себя не обгонять Приама и не пить чересчур много вина.

Потом я проводил его до запряженной мулом повозки, в которой лежало прикрытое саваном тело Гектора. Не заглянув под саван, Приам вскарабкался на повозку позади слабоумного мальчишки и поехал прочь, сидя так прямо и гордо, словно это была колесница из чистого золота.

Брисеида ждала меня с распущенными волосами, в свободном хитоне, заложенном складками. Я прошел прямо к ложу, а она принялась задувать лампы.

— Слишком устал, чтобы раздеться?

Она расстегнула мое ожерелье и пояс, сняла набедренную повязку и оставила все это лежать на полу. Измученный, я закинул руки за голову и лег на спину, а она примостилась рядом, спрятав сжатые кулачки у меня под мышками. Я улыбнулся ей, внезапно почувствовав себя легким и счастливым, как маленький ребенок.

— У меня нет сил даже погладить тебя по голове.

— Тогда лежи спокойно и спи. Я здесь.

— Я слишком устал, чтобы спать.

— Тогда отдыхай. Я здесь.

— Брисеида, пообещай мне, что останешься со мной до конца.

— До конца?

Ее смех затих; ее лицо склонилось над моим, глаза потускнели при свете единственной лампы, к тому же горевшей в дальнем углу комнаты. С невероятным усилием я поднял руки и взял ее лицо в ладони, держа ее хрупкую головку, как держал голову Гектора, приблизив ее лицо к своему.

— Я слышал, что ты спрашивала у Приама, и слышал его ответ. Ты знаешь, о чем я говорю.

— Я отказываюсь в это верить!

— Есть предсказания, которые делают мужу в день его рождения, и позже ему говорят о них. Мой отец не стал бы, но моя мать сказала. Прийти в Трою для меня означало, что я умру здесь, и теперь, после смерти Гектора, Троя должна пасть. Моя смерть тому ценой.

— Ахилл, не оставляй меня!

— Я сделаю все, чтобы остаться в живых, но все будет напрасно.

Она надолго затихла, ее глаза блуждали вокруг крошечного огонька, шипевшего в лампе, ее дыхание было ритмичным и неспешным. Потом она сказала:

— Перед тем как мы увиделись сегодня вечером, ты приказал приготовить Гектора к погребению.

— Да.

— Почему ты не сказал мне? Тогда я не стала бы говорить многих других вещей.

— Может быть, их нужно было сказать. Я ударил тебя. Мужчина никогда не должен бить женщину или ребенка, никого, кто слабее его. Новые боги позволили людям отказаться от старых и отдали мужам право правления только с этим условием.

Она улыбнулась:

— Ты ударил не меня, а своего демона и, ударив, прогнал его. Остаток твоей жизни принадлежит тебе, а не Патроклу, и я этому рада.

Усталость меня покинула; я приподнялся на локте, чтобы взглянуть на нее. Крошечная лампа была бы добра к любой женщине, но в Брисеиде не было изъянов, и она делала ее богиней, придавая светлой коже теплоту золота, а глаза заливая расплавленным янтарем. Я нерешительно прикоснулся к ее щеке и провел линию вниз ко рту, где была припухлость от удара, нанесенного моей рукой. Ее шея была тенистой долиной, ее груди сводили меня с ума, ее маленькие ступни были для меня последним пристанищем.