— Привез я тебе альбом, — сказал Дима. — Не знаю, тот ли это, или не тот, но икон там достаточно.
— Спаси тебя Господи, отец, — благодарил Севастьян. — Виделся ли с Корнилием?.
— Виделся, как же, — усмехнулся Дима. — Старец процветает, поклон тебе передает.
Севастьян был родом из столицы, и потому новости столичной духовной жизни его особенно интересовали. И хотя Диме уже смертельно хотелось спать, он все же охотно изложил тому все последние сплетни о московских отцах и владыках, слышать которые Севастьяну было, может, и не очень полезно, но приятно. С очевидностью свидетельствуя о суетности московской жизни Дима тем самым укреплял молодого иеромонаха в правильности совершенного выбора.
— Извини, — сказал в конце Севастьян. — Я тебя искусил, ты, наверное, отдохнуть хочешь…
— Отдохнем еще, — отвечал благодушно Дима и невольно широко зевнул.
— Пойду я, — поднялся Севастьян. — Мне с четырех утра псалтырь читать.
— Бог в помощь, — сказал Дима.
Тот уже отворил дверь, как Дима вдруг спохватился.
— Кстати, отец! Ты не знаешь, кто из наших старцев имеет визитные карточки?
— Визитные карточки? — удивился Севастьян. — А на что они тебе?
Дима достал из бумажника заветный клочок и показал иконописцу.
— Вот, хочу узнать, кому может принадлежать эта карточка?
Севастьян глянул, покачал головой, улыбнулся.
— Я знаю, кому она принадлежит, — сказал он. — Видишь эту завитушку внизу? Это я ему нарисовал. Очень ему захотелось, чтоб там завитушка была, вязью исполненная. Вот я и нарисовал.
— Кому? — спросил Дима прямо.
— Так отцу Луке, — сказал Севастьян, — благочинному нашему. А на что тебе это надо все?
— Для дела, — отвечал Дима.
Севастьян попрощался, пожелал спокойной ночи и ушел, а Дима устало упал на койку. Вопреки ожиданиям, сразу ему заснуть не удалось, потому что он невольно задумался о возможности участия отца благочинного в предполагаемой афере с кладом Гонсалеса. Отец Лука был сверстником Димы, но в постриге состоял уже пятнадцать лет, из них десять в сане священника. Диме он был симпатичен своей открытостью и приветливостью, никогда он не слышал от него резкостей, а когда следовало проявить твердость, тот совершал это с предельно допустимой мягкостью. Его любили все, даже архимандрит Флавиан, и потому заподозрить его в неподобающем поступке было трудно. Дима с ужасом почувствовал, что азарт расследования помогает ему легко преодолеть эти трудности, и он начинает подозревать всех.
Утром он проснулся по зову коридорного, который шел с деревянным билом и возглашал:
— Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!..
— Аминь, — сказал Дима и поднялся.
Вместе с братией отстоял он полунощницу с каноном преподобному Ксенофонту, который именно Дима выискал в архивных бумагах монастыря, после чего отправился в библиотеку заниматься делами. Привезенные книги следовало записать, оформить и расположить соответственно чину.
Отец благочинный зашел к нему после ранней литургии, которую он служил в малой Успенской церкви на втором этаже реставрируемого братского корпуса. Настроение у отца Луки было по обыкновению приветливое, и Дима даже устыдился своих ночных подозрений. Он передал ему книгу проповедей отца Иоанна Крестьянкина, и Лука тут же присел, принялся листать.
— Дивный старец, — со вздохом сказал он. — Я у него благословение брал на монашество. Знаешь, что он мне тогда сказал?
— Что?
— На подвиги, говорит, не дерзай, но от скорбей не бегай. Скорбями, говорит, спасаться будем, вот что.
— Чего-чего, — сказал Дима с улыбкой, — а скорбей у нас хватает.
— Значит, спасемся, — улыбнулся Лука.
Он поднялся, и Дима его окликнул.
— Отец Лука! У тебя визитная карточка имеется?
— Есть, — сказал тот, — в кабинете. Зачем тебе?
— Да вот, — сказал Дима, — хотел спросить, это не от твоей ли?
Он показал благочинному клочок визитки, и тот некоторое время недоуменно изучал его.
— Похоже на мою. Откуда это у тебя?
— Темная история, — сказал Дима. — Этот клочок нашли в руке у убитой девушки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Лука глянул на него испуганно.
— У убитой?..
Дима кратко рассказал ему о своем дорожном происшествии, и Лука только головой покачал.
— Ничего не могу сказать, — ответил он. — Есть у меня такие карточки, но моя ли это, не скажу сразу. Я тебе пришлю, ты и сравни их.
— Севастьян говорит, что эту завитушку внизу ты ему специально заказывал, — вспомнил Дима. — Она что-то значит, нет?
Лука улыбнулся.
— Это вязью писанные инициалы обители. Приглядись, это буквы Р. Б. К. П. Рождества Богородицы Ксенофонтова пустынь.
— Почти ВКП (б), — усмехнулся Дима.
Тут раскрылась дверь, и в библиотеку заглянул монах Киприан, водитель монастырской «Волги», на которой обычно выезжал отец-наместник.
— Батюшка Лука, — позвал Киприан. — Там человек скандалит!..
— Что такое? — испугался благочинный.
Из-за спины Киприана кто-то произнес:
— Я не скандалю, я призываю вас к рассудительности, друзья мои! Всему есть предел, знаете ли!
Киприан вошел, а следом за ним в комнату вступил седой мужчина, одетый в кожаное пальто с меховым воротником, в темных очках и с меховой шапкой в руке.
— Я прошу прощения, — сказал он. — Вы наместник?
— Я благочинный, — отвечал кротко отец Лука. — Что случилось?
— Баба с ним в штанах, — пояснил Киприан с презрением в голосе.
Дима хмыкнул. В пределы монастыря было не принято впускать женщин, одетых не по чину, и это часто вызывало нарекания и споры.
— Это не баба, молодой человек, — возразил решительно седой. — Это наша гостья из Франции, молодая женщина, приехавшая познакомиться с вашими святынями. Надо же учесть, что она иностранка!..
— А вы кто? — спросил Лука. — Переводчик?
— Нет, просто сопровождаю ее, — седой пожал плечами. — Меня зовут Вольпин Сергей Захарович, я предприниматель из Москвы.
Он достал из нагрудного кармашка и подал Луке свою визитку. Тот глянул, кивнул головой и положил ее на стол.
— Вы не волнуйтесь, Сергей Захарович, — успокоил он ласково. — Эту проблему мы решим. Но в монастырь действительно не впускают женщин в брюках. Я только не понимаю, она что, налегке?
— Курточка у нее, — сказал Киприан. — Коротенькая.
Отец Лука покачал головой.
— Никак нельзя.
— Но для человека, который приехал сюда через пять границ, можно сделать исключение? — попытался возразить Вольпин.
— В этом нет необходимости, — сказал Лука. — Мы решаем такие вопросы проще. У нас есть халаты, которые женщины в брюках и надевают. Вы не против?
Вольпин хмыкнул.
— Халаты? Синие, что ли?..
— Хотите синие, хотите — черные, — сказал Лука вежливо.
Вольпин покачал головой.
— Ладно, давайте халат, что ли. Сойдет за местную экзотику.
6
Они ушли, и Дима продолжил свои занятия с книгами, размышляя над тем, с чего ему начать свое расследование. Реакция отца Луки на обнаружение визитной карточки в руке убитой еще раз говорила как будто о его непричастности к этому делу, но Дима не спешил с выводами. Он достал из стола свою линзу и принялся внимательно изучать пресловутую завитушку, вензель монастыря, исполненный вязью. С трудом он различил буквы «К» и «П», оставшиеся на обрывке.
Он поднялся и прошел в мастерскую Севастьяна, расположенную в том же здании, где тот писал иконы. Работал иконописец сосредоточенно, со старанием и страхом Божиим, а молодой послушник Трофим читал при этом Псалтырь.
— Бог в помощь, — сказал Дима вместо приветствия. — Я отвлеку вас на пять минут, братия.
— Отвлекай уж, — буркнул Севастьян.
Он писал большие иконы для иконостаса главного Богородицерождественского собора, который еще стоял в лесах реставрации. Фотографии иконостаса и схема расположения икон на нем были найдены Димой в архиве.
— Скажи, отец, — спросил Дима. — Ты еще кому-нибудь эту завитушку рисовал?