— Нападение! Измена! — закричал часовой и хотел было бежать, но в этот момент крик его был услышан товарищами. Солдаты гурьбой высыпали на улицу из домов, обращенных в казармы; со всех сторон раздалась барабанная дробь и звуки сигнального рожка.
Но баррикада уже пала, и кузнец, пробивая себе дорогу прикладом ружья, размахивая направо и налево, ворвался в город и в несколько прыжков очутился в своей кузнице, где на прежнем месте лежали и его увесистый молот, и громадные гвозди, которые он захватил с собой.
— За мной! — крикнул он кучке индейцев, уже ворвавшихся в город, и бегом бросился к орудиям.
Среди артиллеристов при неожиданном появлении неприятеля с той стороны, откуда его никак не ждали, произошел страшный переполох; прислуга растерялась, настоящего энергичного и распорядительного командира не оказалось, лафетов не было под рукой, так как рассчитывали только устрашить неприятеля несколькими залпами. И вдруг в темноте, точно из-под земли, выросли эти индейцы, своим оглушительным и воинственным криком вселяя страх и ужас в сердца испанских артиллеристов.
С громким криком «ура!» раздались оглушительные удары молота, и одна пушка была заклепана, приведена в негодность, за ней — другая, третья и так до последней.
Кузнецу никто не оказал сопротивления, да к тому же индейцы своими длинными копьями, луками и стрелами обеспечивали ему полную безопасность.
Ворвавшиеся вслед за кузнецом добровольцы осыпали орудийную прислугу градом пуль, так что теснимые со всех сторон артиллеристы вынуждены были оставить поле битвы, оставив свои орудия неприятелю.
У западных ворот испанцы тоже были побиты, и громадный отряд индейцев ворвался в город. Битва уже завязалась на улицах города; почти повсюду шел рукопашный бой.
Впереди всех, не видя ничего перед собой, рубился Рамиро, упорно прокладывая себе дорогу, почти бессознательно вонзая холодное лезвие в грудь того, кто стоял на его пути. Но за одной преградой, как из-под земли, вырастала другая. Силы Рамиро истощились, и он, пошатнувшись, чуть не упал на землю. Педрильо, случайно очутившийся подле него, успел вовремя поддержать Рамиро и оттащить в сторону.
— Сеньор, сеньор, не падайте духом! Мы побеждаем, наши берут верх! — утешал он его.
Действительно, испанцы отступали шаг за шагом все дальше и дальше в глубь города, от окраины к центральному, более высоко лежащему кварталу города. Теперь уже образовались две сплошных группы неприятелей, которые дрались друг с другом. За спиной сражающихся, там, где прошел бой, из всех домов выходили горожане, вооруженные косами, топорами и дрекольем и присоединялись к своим защитникам, а женщины и дети спешили к колодцам с самой разной посудой, чтобы утолить наконец мучившую их жажду и облегчить страдания больных и раненых.
Все помнили, что Концито — последний город в Перу, оставшийся еще во власти испанцев, а потому разбить и победить их здесь теперь значило окончательно очистить всю страну от ненавистного чужеземного ига.
На тех улицах, откуда испанцы были уже вытеснены, жители спешили взламывать топорами заколоченные двери погребов, превращенных испанцами в тюрьмы для своих военнопленных и всех, чем-либо провинившихся перед ними жителей города, в тюрьмы, где они бессовестно морили людей голодом, лишая их воздуха, света, предоставляя их на съедение крысам.
Из этих сырых, темных подземелий сейчас выходили шатаясь, едва держась на ногах, не люди, а какие-то тени, живые скелеты, которые были не в состоянии переносить свежий воздух и дневной свет и тут же лишались чувств.
Женщины и дети, узнавая в них своих близких, громко рыдали. Другие напрасно искали своих родных среди этих живых мертвецов — их давно уже вынесли и зарыли без всяких церемоний и молитв. Их умирало так много в тюрьмах, что ежедневно приходилось хоронить целыми десятками.
Между тем поле битвы отодвигалось дальше и дальше. Защитники со всех сторон теснили врагов. Повсюду, где только ряды испанцев начинали редеть, врывались добровольцы и державшиеся в засаде индейцы и опустошали их ряды, или же гнали беспощадно бегущего врага.
Теперь уже поле битвы было перенесено из города в загородную часть его, где среди превосходного парка находились богатые виллы и дворцы. Здесь испанцы, казалось, готовы были прочно засесть. Здесь, упираясь в отроги Кордильер и имея перед собой великолепное горное озеро, лежал, окруженный кольцом своих белых каменных стен, монастырь Святого Филиппа, а за его оградой, в нескольких десятках саженей, возвышались здания университета, суда и главного городского собора. Двери и окна собора и университета давно уже были выломаны, и испанцы крепко засели в них, осыпая защитников города градом пуль.
В передних рядах бился, как бешеный, Рамиро. Вот в первых лучах восходящего солнца — тот дом, где он родился и вырос, всего ведь в нескольких шагах! Но между ним и монастырской оградой целый лес штыков. Если испанцам удастся прорваться через ограду и засесть за монастырской стеной, сражение может затянуться на несколько дней.
Вдруг из толпы раздался чей-то веселый, радостный голос:
— Да здравствует Перу! Ура! Здравствуйте, сеньор Эрнесто!
— Ах, это ты, Модесто! Здравствуй! Что, они держали тебя в плену?
— Да, в сыром погребе с крысами, экие черти! Ну, да что! Вот я и опять на свободе, а поручение ваше я выполнил, вот сейчас только видел монаха, который сказал мне, что настоятель жив еще, хотя и очень слаб, так слаб, что каждую минуту ждут его конца.
— Боже правый! — воскликнул вне себя Рамиро. — Боже правый! Он умирает, а мы стоим здесь!
Вдруг испанцы ворвались в ограду и со стен посыпался град пуль: перуанцам волей-неволей пришлось отступить, чтобы не стать мишенями для неприятельских выстрелов.
— Сеньор! Сеньор, уходите отсюда, надо отступать!
— Никогда, никогда! — воскликнул он. — Ни за что!
Но не успел он докончить, как толпа оттеснила его за университетское здание, а испанцы заняли монастырь.
Прислонясь головой к стене, Рамиро стоял в каком-то оцепенении, близком к помешательству. Бенно, оказавшийся поблизости, подал ему флягу с вином.
— Выпейте, сеньор, выпейте хоть немного, прошу вас! Ведь мы уже у цели, рано или поздно испанцы должны будут сдаться.
— Рано или поздно! Ах, Бенно, там что-то надорвалось! Что-то треснуло, я это чувствую, — сказал он, указывая на голову, — я не знаю, что… — он не договорил и закрыл глаза.
По улице раздался вдруг бешеный галоп лошади, кто-то мчался во весь опор.
— Где ваш предводитель, друзья? — крикнул подскакавший к толпе добровольцев солдат в мундире перуанских войск. — Генерал Мартинец просит вас, если возможно, продержаться еще хоть четверть часа во что бы то ни стало, он сейчас будет здесь с двумя полками регулярной пехоты.