Читать интересную книгу Сокровища Перу - Карл Верисгофер

— Да здравствует Перу! — весело крикнули добровольцы.

Громкое «ура!» раздалось им в ответ с веранды дома сеньора Эрнесто.

Минуту спустя наши друзья радостно приветствовали своих белых спутников, Альфео и Карлоса, и всех остальных, с которыми они расстались в горах у охотников за шиншиллами.

С обеих сторон приветствия были самые горячие, самые искренние.

Решено было провести здесь одни сутки, чтобы, отдохнув, двинуться на Концито. Войска эти не получали никакого вознаграждения от правительства и существовали сами по себе, ведя беспрерывную войну гверильясов с испанцами, отбивая у них добычу, где только можно, и существуя чем попало и как попало, встречая всюду радушный прием и действуя отдельно от регулярных войск.

— Мы все отправимся вместе с вами, — сказал сеньор Эрнесто, отыскивая глазами Рамиро, — здесь нам нельзя оставаться, потому что усадьба моя представляет теперь собою груду развалин!

— Бенно, — шепнул Рамиро, — Бенно, завтра мы отправимся в Концито! О, неужели это не сон?

— Дай Бог, чтобы все исполнилось по вашему желанию, сеньор!

Между тем Тренте и Люнц разыскали где-то среди развалин непочатую бочку вина и выкатили ее для угощения желанных гостей. Те поделились своими съестными припасами, зарезали быка и несколько баранов, разложили веселые костры, и незатейливый пир начался. Индейцы поочередно несли сторожевую службу, образовав вокруг своего лагеря сплошную частую цепь, сквозь которую не могла прокрасться незамеченной ни одна кошка.

Бенно уложили в постель, так как он все еще был слаб и в лихорадочном состоянии. Хозяин дома также удалился в свою комнату, которая, по счастью, сравнительно уцелела и даже могла запираться на ключ.

Здесь, оставшись один, он снял с себя широкий кожаный пояс, который носил под одеждой, и достал из этого пояса довольно объемистый, туго набитый бумажник. Из него посыпались на стол различные документы, старые пожелтевшие бумаги, письма и записки.

В числе этих бумаг находился также рисунок, сделанный карандашом и изображавший старинный высокий дом с остроконечной крышей и тяжелой резной дубовой дверью, над которой виднелась надпись: «In Deo spes mea». Никакой подписи, ничего не было на этом рисунке, а между тем рисунок производил потрясающее впечатление на сеньора Эрнесто. У дверей этого дома изображен был ангел, державший в поднятой руке огненный меч и указывающий рукой вдаль, тогда как подавленный сознанием своей вины человек, закрывая лицо руками, по-видимому, готов был беспрекословно, хотя и с болью в душе, повиноваться этому приказанию.

Кроме этого рисунка на столе лежало еще много разных бумаг и документов и среди них акт крещения Теодора Эрнеста Цургейдена, выданный более полустолетия тому назад в городе Гамбурге. При виде этой бумаги сердце сеньора Эрнесто болезненно сжалось. «Теодор Эрнест Цургейден» — это было его имя! О, если бы он мог произнести его вслух, если бы он мог услышать из уст Бенно это отрадное слово «Отец», как бы непомерно счастлив был он! Но нет! Тот ангел у порога дома навсегда изгонял его из рая. Неужели Бенно должен был узнать о тяжкой вине своего отца? Упасть так низко в глазах единственного горячо любимого сына, лишиться не только его любви, но, быть может, и его уважения! О, нет, нет!.. И он покорно опустил голову на грудь и долго, долго сидел молча в скорбном раздумье. Казалось, все старые раны его души снова раскрылись и болели, и все давно, давно прошедшее воскресло с новой силой. Наконец утомленный и обессиленный, бросился он на постель в тщетной надежде заснуть и набраться новых сил и бодрости духа, чтобы продолжать свой тяжелый жизненный путь. А там, внизу, у костра раздавались веселые шутки и песни добровольцев, слышалась дружеская беседа на различных наречиях; пожимали друг другу руки и сидели, обнявшись, люди самых различных племен и народностей, сливаясь в одну дружную семью, движимую одним общим желанием, стремящуюся к одной и той же цели — изгнанию испанцев из Перу.

* * *

Вечером этого дня должны были состояться похороны всех погибших в схватке, а также и двух бедных товарищей и спутников, Михаила и Филиппа, которого нашли с кинжалом в груди. Для всех испанцев вырыта была одна общая братская могила, для Михаила же и Филиппа были приготовлены руками их товарищей две отдельные могилы. Могилу юноши осыпали цветами, все помнили его и сожалели о нем. Рамиро стоял, как убитый, над этой могилой, и когда она наконец сровнялась с землей, упал на колени и долго и громко рыдал.

— Что, сеньор, этот юноша приходился вам сыном? — спросил его кто-то.

— Нет, — ответил Рамиро, — но его мать, умирая, поручила его мне. У него не было ни крова, ни куска хлеба, ни гроша денег, ни друзей, ни родных. Бедная женщина благодарила Бога, когда я предложил ей взять его к себе и сделать из него настоящего человека. Мальчик имел способности…

— Но у него не было разума. Скажите, как это случилось, ведь он еще не заговаривался тогда, когда вы взяли его к себе?

— Нет, тогда он еще не заговаривался! — беззвучно отозвался Рамиро.

Собеседник его не стал дальше расспрашивать, поняв, вероятно, что сеньору Рамиро нелегко поддерживать этот разговор.

Бенно с повязкой на голове и все еще чувствуя себя слабым, стоял подле Рамиро; ему тяжело было смотреть на него, так жалок, так убит был этот всегда такой бодрый и мужественный человек.

— Смотрите вперед, сеньор, пусть Михаил почил последним сном, он теперь счастлив и спокоен, его ничто не мучает и не тревожит, он закончил жалкое существование и слава Богу!

— Да… Бенно! Когда-нибудь после я расскажу вам все!

Между тем в другом конце сада Педро вырыл еще могилу для убитой пумы, и Плутон долго в недоумении стоял над мертвым товарищем, осторожно дотрагиваясь до него лапой, как бы заигрывая с ним, но, когда пуму опустили в яму и стали зарывать, бедняга громко взвыл и стал царапать землю когтями, как бы желая вырыть друга из могилы.

Сеньор Эрнесто молча стоял поодаль и с удрученным видом смотрел на эти похороны. Но вот его внимание было отвлечено двумя индейцами, которые привели к нему одного из его пеонов.

Джиакомо явился доложить своему господину, что они успели угнать в горы стада и табуны, и, таким образом, укрыть их от испанцев. Когда же пеон стал прощаться, говоря, что ему надо вернуться скорее к стадам, то сеньор Эрнесто приказал ему быть наготове по первому его приказанию гнать в Концито приблизительно две трети всего стада.

— Это для того, чтобы раздать их голодающим и бедному населению города, — сказал пеон, — я уж это знаю. Когда город сгорел, вы выстроили за свой счет дома всем беднякам, пострадавшим при пожаре. Когда там свирепствовала лихорадка, вы построили несколько госпиталей и выписали докторов из Лимы, а теперь уж, конечно, хотите накормить голодающих — это ясно. Всякий, кто только знает доброго отца Эрнесто, знает, что он всякому прибежище в беде и нужде!