ты извинишь меня за беспокойство. Хотел бы тебе написать еще многое помимо этих скучных дел, которыми я вдобавок тебя и беспокою (единственно, что меня утешает, это мысль, что я так или иначе сумею тебе возместить хлопоты в скором времени), но ты поймешь, что я должен испытывать сегодня, вылетая вместе с «Вестн.» в трубу.
Одним словом, раздавлен.
А то бы я описал тебе, как у меня в комнате в течение ночи под сочельник и в сочельник шел с потолка дождь.
Целую всех. Михаил.
Сведения для киевской газеты:
Зав. хроникой «Вестника», журналист, б. секретарь Лито Главполитпросвета, подписываю псевдонимом Булл. Если же они завяжут со мной сношения, сообщи им адрес, имя, отчество и фамилию для денежных переводов и корреспонденции. Словом, как полагается.
Извини за неряшливое письмо. Писал ночью, так же как и «Ренессанс». Накорябал на скорую руку черт знает что. Противно читать.
Переутомлен я до того, что дальше некуда[1316].
17. Н. А. Булгаковой-Земской. 24 марта 1922 г.
Москва
Милая Надя,
получил от Коли Г.[1317] твое и Варино письмо от 3/III. Не могу выразить, насколько меня обрадовало известие о здоровье Вани[1318].
* * *
У Боба[1319] гостила сестра Анна Михайловна с мужем и сестра Катя. Первые двое ездили к своим родным в провинцию, потом опять вернулись к Бобу, прожили еще некоторое время и неделю, приблизительно, назад уехали в Тифлис, а Катя осталась у Боба жить. Поездка совсем выбила их из денег, и Боб выложил им 10 лимонов[1320] на дорогу.
У Боба все благополучно и полная чаша. Недели две назад у него появилась жена его университетского товарища с тремя детьми и нянькой. Все пятеро оказались в Москве оборванными и совершенно голодными. Конечно, Боб устроил их у себя на кухне, и, конечно, голодные ребята так подчистили запасы Бобовой муки, что у того потемнело в глазах. Он стал применять героические усилия, чтобы пристроить мужа дамы к месту. Первым результатом их явилось то, что к даме, трем ребятам и старушечьей физии в платке присоединился еще и муж. Положение их всех из рук вон аховое. Но Боб такой человек, что ясности духа не теряет и надеется их куда-то приладить.
Живет он хорошо. Как у него уютно. Кажется, в особенности после кошмарной квартиры № 50! Топится печка, Вовка[1321] ходит на голове. Катя[1322] кипятит воду, а мы с ним сидим и разговариваем. Он редкий товарищ и прелестный собеседник[1323].
Вижусь я с ним, кроме его квартиры, еще на службе, т. к. состою в Н. Т. К.[1324] завед. издат. частью.
Оседлость Боба, его гомерические пайки и неистощимое уменье М. Д.[1325] жить наладят их существование всегда. От души желаю ему этого.
* * *
Дядю Колю, несмотря на его охранные грамоты, уплотнили. Дядю Мишу выставили в гостиную, а в его комнате поселилась пара[1326], которая ввинтила две лампы, одну в 100, другую в 50 свечей. И не тушит их ни днем, ни ночью. В смысле питания д. Коля живет хорошо.
* * *
Кроме Н. Т. К. я служу сотрудником новой большой газеты (оф.)[1327]. На двух службах получаю всего 197 руб. (по курсу Наркомфина за март около 40 миллионов) в месяц, т. е. ½ того, что мне требуется для жизни (если только жизнью можно назвать мое существование за последние два года) с Тасей. Она, конечно, нигде не служит и готовит на маленькой железной печке. (Кроме жалования у меня плебейский паек. Но боюсь, что в дальнейшем он все больше будет хромать.)
* * *
Жизнь московскую описывать не стану. Это нечто столь феерическое, что нужно страниц 8, специально посвященных ей. Иначе понять ее нельзя. Да и не знаю, интересна ли она тебе? На всякий случай упомяну две-три детали, дернув их наобум.
Самое характерное, что мне бросилось в глаза: 1) человек плохо одетый — пропал, 2) увеличивается количество трамваев и, по слухам, прогорают магазины, театры (кроме «гротесков») прогорают, частн. худ. издания лопаются. Цены сообщить невозможно, потому что процесс падения валюты принял галопирующий характер, и иногда создается разница при покупке днем и к вечеру. Например: утром постное масло — 600, вечер — 650 и т. д. Сегодня купил себе англ. ботинки желтые на рынке за 4½ (четыре с половиной) лимона. Страшно спешил, п. ч. через неделю они будут стоить 10[1328].
Прочее, повторяю, неописуемо. Замечателен квартирный вопрос. По счастью для меня, тот кошмар в 5-м этаже, среди которого я ½ года бился за жизнь, стоит дешево (за март около 700 тысяч).
Кстати: дом уже «жил. раб. кооп.», и во главе фирмы вся теплая компания, от 4–7 по-прежнему заседающая в комнате налево от ворот.
Топить перестали неделю назад.
Работой я буквально задавлен. Не имею времени писать и заниматься, как следует, франц. язык. Составляю себе библиотеку (у букинистов — наглой и невежеств. сволочи — книги дороже, чем в магазинах).
* * *
Большая просьба: попроси всех, если кто-нибудь будет писать обо мне Саше Гд.[1329], мой адрес дать на д. Колю и в точном начертании, как пишете вы, чтобы не было путаницы и вздора. И немедленно напиши мне его адрес.
* * *
Сейчас 2 часа ночи. Настолько устал, что даже не отдаю себе отчета: что я, собственно, написал! Пустяки какие-то написал, а важное, кажется, забыл…
Пиши. Целую. Михаил.
18. Вере А. Булгаковой. 24 марта 1922 г.
Москва
Дорогая Вера,
много раз пытался присесть написать тебе, но, веришь ли, я так устаю от своей каторжной работы, что вечером иногда не в силах выжать из себя ни одной строки. От тебя я получил одно письмо осенью прошлого года и ответил на него тотчас же. Очевидно, оно до тебя не дошло. Молодой человек, что приезжал сюда (он видел только Тасю, меня не застал), говорил, что ты сердишься на меня за молчание. Теперь хочу взяться за переписку со своими и думаю, что ты будешь писать мне.
* * *
Во-первых: получила ли ты известие о смерти мамы? (Она скончалась 1 февраля 22 г. от сыпного тифа.)[1330] Варя из Киева дала тебе телеграмму.
* * *
Я очень много работаю; служу в большой газете «Рабочий» и зав. издат. в Научн. — техн. комит. у Бориса Михайловича З. Устроился только недавно. Самый ужасный вопрос в Москве — квартирный.