знаю.
— Вам и не надо знать. Знаю я и тот, кто её продал прокурору. Я созвонился с продавцом, попросил сделать и себе такую же курилку. Сам не курю, но уж очень захотелось, чтоб у нас в шестом отделе такая же стояла во дворе. Думаю, дай Палычу подарок сделаю, — он же курящий человек. Продавец курилки сразу согласился и обозначил сумму — шесть тысяч. Я его ещё переспросил — мол, а точно будет один в один такая же, как для прокуратуры? Он ответил — сделает ещё лучше, и в придачу даже нам смонтирует. Конечно, я перепроверил у подрядчика стоимость всех строительных материалов — от краски до плитки, — так все цены оказались увеличены раз в пять по некоторым наименованиям. Я, ясное дело, не забыл спросить подрядчика и о стоимости квадратного метра при проведении ремонта. Сравнил с существующими расценками на текущий день — они также увеличены в два раза. А чтобы меня не заподозрили в неадекватности — написал парочку сообщений от своих помощников. Сообщения, как и положено нам, оперáм, зарегистрировал в нашей канцелярии, и все они — в моём литерном деле. Так нам диктует закон об оперативно-розыскной деятельности, утвержденный депутатами Государственной Думы. Действовал я по этому закону, а врачи — ещё подождут вправлять мне мозги после ухода со службы.
— Да-а… Дела, — тяжело вздохнул Палыч: видимо, его моя информация не обрадовала.
— А вот те деньги, — как и остальные, что прокурор собрал с других директоров в виде спонсорской помощи, — пошли на постройку его собственного коттеджа. Даже гаишники мне частично рассказали, что он коттедж строит на халявку — это когда мы Мах-муда задерживали. Ну что, Палыч, нужен вам этот материал, или пусть пока полежит у меня в сейфе? Смотрите не опоздайте, — прокурор уже выставил на продажу коттедж за 40 миллионов. Так смотрите не опоздайте, ещё раз повторюсь, — а то его поезд уйдёт. Назначит его президент главным среди его «братвы», и некому будет обвинение поддерживать в суде.
— Оставь оба материала, я подумаю… Хотя и думать тут не надо, — нам прокурора не свалить…
— Смотрите материал в ФСБ не передайте: там тоже ситуация непростая — кто-то у них из сотрудников всю информацию сливает. В семье не без урода.
— Кстати, Александр, тут как раз из ФСБ звонили по твоему литеру. Очень интересная информация по нему идёт — особенно по вчерашнему убийству. Хорошо, что у тебя прослушка имеется на этот объект, — в точку попал.
— Знаю, Палыч. Я у коллег сводку почитал, но брать её с собой в управление не стал. Пусть, как положено, вышлют нам по почте, а то как-то не с руки мне с ней таскаться по городу. Сегодня не пришлось задействовать наш автотранспорт — пёхом ходил, аж пятки горят. Километров тридцать по городу намотал. Поэтому не стал рисковать — в жизни всякое бывает, а оперу ошибаться никак нельзя — вдруг с сердцем станет плохо, упаду в обморок, врачи приедут и обнаружат меня немного мёртвым с документами из ФСБ в руках. Возьмут и почитают из интереса. А там написано, что заказчиком убийств был мой объект, которого я столько долго времени слушаю. И плакала тогда моя ценная информация, — передадут её заказчику, если врач с объектом знаком (город у нас маленький — все друг друга знаем), и скроется он от правосудия — потом ищи его по всей стране. Нужно мне не забыть посмотреть — не двойное ли у него гражданство, а то уедет к себе на родину — в землю обетованную. Он же немного еврей, а государство Израиль своих не выдаёт — закон у них такой.
— Вот слушаю тебя, Александр, и думаю: как ты всё любишь на пять шагов просчитывать вперёд, — не тяжело тебе так жить?
— Сегодня вы уже второй, кто так говорит. Профессия опера с годами наложила на меня такой отпечаток — привычка анализировать всё и всех. Был бы я, как вы, начальником, где думать много головой не надо, — вёл бы себя по-иному. Вы не обижайтесь, Палыч, но я говорю истину.
— Скоро, думаю, уберут у меня зама, что из Тюмени прислан, — так я тебя продвину по карьерной лестнице.
— Нет, Палыч, я решил идти на пенсию. Хочу завязать со службой — поддержки не стало в нашем коллективе, сомнения у меня к некоторым коллегам появились. Это я вам говорю как коллега с начала образования этой службы, — вместе же начинали завоёвывать авторитет у трудящихся. Коллектив насчитывал вначале всего десять человек — вы — начальник, зам, и все остальные сотрудники — оперá. Потом уж в управления насовали, кого ни попади — штат раздули чуть не до потолка, да и вы сами приложили к этому руку. Вот сейчас смотрю — у нас в коллективе такая нехорошая обстановка, такая нехорошая, что уже друг другу не доверяем! Не заметишь, как в своём же кармане обнаружишь наркоту — коллеги подбросят и глазом не моргнут. Был бы я начальником — не позволил бы такого беспредела! Отбор был бы капитальный — с улицы людей не брал, только специалистов. Особенно, не брал бы тех, которые закончили академии с научными, докторскими и разные учёными степенями. Близко бы не подпускал к работе этих «птиц-говорунов»! С них толку, как с козла молока, — теоретики хреновы, а нам нужны практики. Жулики на ходу учатся, а они в это время за партами сидят и в носу ковыряют. И учат их бороться с преступностью такие же недоумки, как и они — мозг на два пальца от брови, образца 45-го года, одним словом — пенсионеры! Они от реалии жизни отстают от нас лет на сто. Для них работа с компьютером — сущий ад. Шарахаются от него, как чёрт от ладана. Все дела ведут по старинке — пишут на листочках пером, макая его в чернильницу образца 1936 года, смотреть противно. Слова «акции», «устав», «учредительные документы», «движение денег на банковских счетах», «игра на бирже», «приватизация», «залоговые аукционы» — для них вообще заоблачные знания. Вот поэтому у нас и преступность с каждым годом растёт благодаря их «мудрому» руководству. Обидно, что хороший коллектив был в начале, а сейчас стал комерсантский, одним словом — гастроном! У половины сотрудников сват, брат, кум, жена — бизнесом занимаются, а это уже якорь для работы в нашей структуре.
— Вы, старики, уйдёте, а работать, кто будет? Вам бы ещё лет двадцать пахать и молодёжь учить. С кем служить останусь? Я уж тогда за вами подамся на пенсию, деваться будет некуда.
— Не торопитесь. Вас скоро