ширь.
Снаружи ждала вся стая, готовая ворваться. Но попасть внутрь требовалось тихо – Медведь не хотел, чтобы хазары обнаружили их слишком рано. Если дать им навалиться сразу всем числом – могут и смять.
Кожан чувствовал себя слегка возбужденным и сосредоточенным. Страшно не было, было некое предчувствие веселья, но на пути к нему было важно не ступить в трясину. Сейчас слишком многое зависело от верности его руки – если они не сумеют положить хазар, дадут тем поднять шум раньше, чем вся стая окажется внутри ограды, то дозорные зарубят их с Волком и поднимут остальных, а тогда попытка напасть приведет лишь к напрасным потерям.
От угла избы, за которой они прятались, до ворот было шагов двадцать. Для стрелы – не расстояние.
– Присядь, – велел Волк.
Кожан тихо опустился на одно колено, Волк встал у него за спиной. Так они могли одновременно видеть свою цель у костра, почти не показываясь на глаза сами. Свет близкого огня слепил дозорных и мешал им рассмотреть что-то в темноте между постройками, но если они хоть что-то приметят, заподозрят, успеют закричать…
Вот дозорные сошлись вдвоем, один заговорил, оглядываясь. Слов Кожан не понимал, даже если бы мог все расслышать, но на лице хазарина была озабоченность – что-то чуял, черт носатый. Кожан хорошо его рассмотрел – немолодой, смуглый, с маленькой бородкой, лицо продолговатое, а разрез глаз чужой.
– Мой спиной, твой лицом. Бей! – внятно шепнул Волк, и в тот же миг две стрелы ринулись вперед.
Оба хазарина одновременно подломились в коленях и стали падать: один завалился на спину, а другой лицом вниз, на него.
Мир застыл, Кожан задержал дыхание. Раз, два – стукнуло сердце. Запах промерзшего дерева от стены клети коснулся ноздрей, порывом ветра донесло тепловатый дым костра.
– Вперед! – шепнул Волк, убедившись, что оба дозорных убиты наповал и не помешают.
И что никто другой случившегося с ними не заметил.
Оба вилькая кинулись к костру. Волк стал вытаскивать тяжелый промерзший засов из скобы, Кожан встал лицом к веси, держа наготове лук уже с новой стрелой. Но между избами было тихо, ни одна дверь не отворилась. Светился желтым и рыжим костер на другом конце.
Вот заскрипела створка ворот. Кожан мельком оглянулся – мимо проскочил Медведь с топором в руке, за ним потекли другие темные фигуры.
– Тихо, за мной! – велел Волк и сместился к избам, чтобы не идти по улице, под светом звезд и на глазах у всего неба. – К дальней клети.
Медведь у него за спиной взмахами руки молча рассылал малые отряды к тем избам, где топились печи. Местные мужики показывали, как легче пройти. Замысел был прост: ждать у каждой двери, за которой есть хазары, пока кто-то из них не выйдет облегчиться, а потом врываться в открытую дверь. В избе Долгенько, куда повел людей Рысь, велено было троих-четверых взять живыми, но удастся ли в темноте и кровавой неразберихе понять, на ком лучшие кафтаны – это уж как повезет. Действовать приказано было без лишнего шума и сразу резать тех, кто примется орать – Медведь совсем не хотел, чтобы хазары навалились на них все разом. Надежда была на то, что по большей части они уже спят и можно будет с каждой избой разобраться по отдельности.
Волк в одиночку вернулся к тому углу, где ждали Лебедь и Выдра. Они уже готовились действовать сами: тот хазарин, которого тянуло поговорить, пересел к тому, который засыпал, и попытался его растормошить. Потом плюнул, пробормотал что-то, помянув «усал-тесел»[51], встал и оглянулся на ближайшую избу, где из оконца тянуло дымом. Видно, решил позвать на смену кого-то потрезвее.
– Бей! – велел Волк.
Стрела Лебедя вмиг прошила сидящего насквозь и прибила к жердям ограды, так что он не упал. Но второй как раз в этот миг сделал шаг, и стрела Выдры свистнула мимо.
– Жма! – шепотом рявкнул Волк.
Лебедь успел взять другую стрелу, прицелился. Уцелевший хазарин не понял, отчего так дернулся сидящий; потом до полупьяного ума дошел смысл свиста над ухом, а глаза разглядели оперенье стрелы в груди сидящего.
Резко оглянувшись, он закричал во все горло. Тут же стрела вошла ему в шею, и он, захлебнувшись криком, рухнул прямо спиной в костер.
Затрещали угли, целый сноп пламенных искр взмыл в небеса. Заволновались стоящие ближе лошади.
– Пошли! – велел Волк, убедившись, что от этих двоих неприятностей больше не будет.
В этот миг в избе отворилась дверь.
– Мен култа пулче?[52] – крикнул изнутри недовольный голос.
Медведь движением топора дал знак вилькаям, притаившимся по сторонам двери, идти вперед.
– Охтяр, ма эс кашкаратан?[53] – хазарин высунулся из двери… и тут же получил копьем в живот.
Хазарин сдавленно вскрикнул, а Кабан тут же прыгнул вперед и оттолкнул с дороги падающее тело. Один за другим вилькаи устремились в избу с оружием наготове.
Там еще горели два светильника на столе, а почти все пространство – лавки, полати, пол – было занято лежащими и сидящими хазарами и всякими их походными пожитками. Многие уже спали и не шевельнулись при виде вторжения, но кто-то попытался вскочить, хватаясь за оружие.
– Бей! – приказал Кабан, рубя топором ближайшую поднявшуюся голову.
Охваченные боевым ражем, наконец дождавшиеся знака к действию, вилькаи набились в избу так густо, что поначалу мешали друг другу. Кто с топором, кто с сулицей – рубили и кололи сидящих и лежащих, не давали подняться. Перебивали друг друга крики ярости, испуга, боли; кого-то тащили с полатей, кто-то юркнул за печь, и теперь туда тыкали сулицей. Один хазарин попытался на четвереньках выбраться наружу, его прикололи в спину уже на самом пороге. Кто-то упал на стол, толкнул глиняный светильник; тот покачнулся, горячее масло разлилось по столу. Кто-то стал забивать огонь первой попавшейся тряпкой, в избе стало еще темнее.
Но вот драка прекратилась. Держа оружие наготове, пять-шесть вилькаев с Кабаном во главе оглядывались, осматривали углы, но кругом лежали лишь неподвижные тела.
– Проверить этих, – велел Кабан. – Трое здесь, трое со мной.
Когда они вышли наружу, переступив через тело хазарина на пороге, еще из одной избы, что ближе к воротам, доносились приглушенные крики. Это была изба Долгенько – та, где должен находиться вожак. Кто-то открыл дверь, ему дали выйти и пристроиться у стены, а потом оглушили обухом топора. Хоть один пленный есть, отметил Кожан, по лицам Кабана с его подручными понявший, что они, ошалев от первой крови, про пленных не