восхваления ему прочти.
Если ты ученый и ищешь премудрость[437],
Образу жизни его подражай, праведную веру его познай.
Тогда на него взглянешь и скажешь мудро:
Вот — Сократ, а также Платон из Греции[438].
Если ты — факих[439] и интересуешься правосудием, Воскликнешь:
Шафи'и{885} это, Бу Ханифа{886} и Суфйан{887}.
Когда[440] заговорит он о науке и мудрости.
Прислушайся, вот [она] ученость и мудрость Лукмана!
Человеку образованному он добавит мудрости и разума,
Умному прибавит адаба и веры.
Если ты хочешь увидеть ангела —
Вот он [пред тобой], явный Ризван{888}.
Посмотри внимательно на его очарование и его лицо,
И ты[441] увидишь подтверждение тому, что я сказал,
Его нравственную чистоту и его благородное происхождение.
[Вместе] с его добрыми помыслами и деяниями.
Если [хоть] раз слова его дойдут до твоих ушей,
Несчастье, [ниспосланное] тебе Сатурном, обратится в счастье.
Если увидишь ты [его] сидящим на почетном месте[442],
Скажешь твердо{889}, что ожил, дескать, Сулайман.
[Это] — Сам{890} на коне, который [скачет], пока не засияет звезда
Не увидит конь [другого] такого наездника на арене.
/321/ В день сражения, мести или в горячке
Если увидишь его среди шлемов и [воинских] кафтанов,
Ничтожным предстанет тебе и огромный слон,
Как бы ни был он взбешен[443] и разъярен.
Если бы Исфандиар на [поле] брани его увидел,
Бежал бы он перед его копьем, прыгая и дрожа[444].
Хотя во время сна гора его тела
[Все равно что] гора Сийам{891}, которую никто не видел движущейся.
Будь противником [Его] дракон,
Пред мечом его он станет, как воск перед пылающим огнем.
Если же на битву[445] с ним звезда Бахрама[446] выйдет,
Станет она меча его добычей, [держу] пари![447]
Когда же за вино возьмется он,
То и весеннее облако не прольет столько дождя,
Только мутную воду несет весенняя туча.
Он раздает кусками шелк, а золото — кошельками.
От обилия даров, которые он раздает обеими руками,
Покажется ничтожным рассказ и легенда о потопе.
Несомненно, от его щедрости и его великодушия
Поднялась цена панегирика и утратило ценность молчание[448].
Идет поэт к нему бедняком с пустыми руками,
С большим [количеством] золота и ягнят[449] возвращается он.
Людям красноречия от него поощрение и дары,
Людям адаба от него — должности в диване.
В [вершении] справедливости и правосудия над народом
Нет в мире [другого] такого великодушного и правоверного: /322/
Найдет [у него] правосудие слабый и сильный,
Не увидишь ты возле него ни насилия, ни несправедливости.
Благодеяния его простерты над всем миром,
Не увидишь никого[450] обойденным его благодеянием.
Горемыка благодаря ему обретет покой,
Раненый благодаря ему получит исцеление.
В [сравнении] с протяженностью прощения этого счастливого государя{892}
И пустыня и степь [покажутся] ограниченными[451].
Извинение он примет, вину простит,
Не даст воли гневу, будет стремиться к прощению и отпущению [греха].
Тот царь Нимруза, победоносный хосрой,
Счастье его — тигр, враг его — стенающая газель.
В нем ожил 'Амр, сын Лайса
Вместе со своей свитой и их эпохой.
Хотя и славится имя Рустама,
Слава Рустама, сына Дастана, жива [лишь] благодаря ему.
Рудаки, оставь славословие всему народу,
Прославь [лишь] его и вскрой печать [его] счастья.
Если ты постараешься сложить [стихи] [в меру] своих стараний,
Если ты навостришь[452] напильником свой разум,
Если в твоем распоряжении [будут] двести ангелов,
А также пери, все джинны и шайтаны,
Не сможешь ты сложить [стихов], достойных его.
Вставай же, принеси то[453], что ты сложил, как сложить нельзя.
Вот панегирик, насколько было в моих силах.
Все слова в нем хороши, а смысл их — прост.
Только не смогу я сложить [стихов] достойных эмира,
Хотя Джарир{893} я в стихах, Та'и{894} или Хассан{895}.
[Вот] панегирик эмиру, которым славна вселенная.
От него краса и блеск, отрада и спокойствие.
Очень боюсь я, что слабость моя обнаружится,
Хотя Сари{896} я, и у меня красноречие Сахбана{897}.
/323/…[454]
Хотя [панегирик ему] выше славословия [другим] шахам, Обозначены пределы восхваления любого [из] народа,
Его панегирику нет ни конца, ни предела.
[Ничего] удивительного в том нет — ведь
Рудаки вконец растерялся[455] в этой обстановке и пребывал в изумлении.
Не воодушеви меня Бу 'Умар и
[Не будь] разрешения Избранника 'Аднана{898},
Разве посмел бы я [сочинить] панегирик эмиру,
Ради которого господь сотворил мир?
Если бы не был я немощным и бессильным{899},
Если даже не было [на то] приказа эмира Востока,
Я бы сам побежал, как назначенный вестник,
На службу к нему, закусив зубами полы своего халата.
Панегирик — [мой] гонец, [который] доставит мои извинения,
Дабы правильно понял эмир, умеющий ценить слово,
Мои извинения за немощь и старость.
Из-за них я не смог предстать перед [эмиром] гостем.
Да приумножится счастье моего мира,
Да уменьшится счастье его врагов.
Глава его поднялась до луны,
Глава врагов его скрыта под [брюхом] рыбы.
Лицо его сияет ярче, чем лик солнца,
Благодеяния его тверже, чем [горы] Джуди{900} и Сахлан{901}.
/324/ Привели мы это стихотворение для того, чтобы каждый, кто прочтет его, увидел бы эмира Абу Джа'фара, ибо было все так, как сказал [поэт].
Рудаки прочел стихотворение в собрании эмира Хорасана и знати, и никто не [подумал] отрицать ни одного бейта, ни одного слова, которое он сказал об [Абу Джа'фаре]. Напротив, все в один голос сказали: «Сколько бы ты ни хвалил его, будешь бессилен, ибо человек он совершенный».
Когда привезли стихотворение