вызвал [к себе] Бу-л-Хусайна-хариджита. Он, [однако], [все] отрицал. [Тогда эмир] снарядил тысячу всадников и, не сказав, куда едет, взял с собой пятьсот быстроходных верблюдов и пятьсот пеших мужей, /
316/ направился в Кирманскую пустыню. Народ подумал: «Быть может, он идет к
куфичам?» Никому не было известно [о его истинных намерениях], пока он не напал ночью на Рей. Схватил Макана и привез его в Систан, забрав его казну и ценности, [а также] тысячу арабских скакунов и пятьсот верблюдов. Здесь [же, в Систане], взял с него [еще] один миллион дирхемов. После того обласкал, отпустил [на волю] и устроил [ему] прием. В состоянии опьянения переменился к нему и приказал сбрить у него бороду. Потом принес извинения и держал его с почетом, пока борода не отросла. Тогда дал ему халат и отправил назад.
Рассказ о Насре II б. Ахмаде{869} и эмире Бу Джа'фаре
Случай этот рассказали в собрании хорасанского эмира. Он удивился благородству, героизму и отваге [эмира Бу Джа'фара]. С Маканом [же] хорасанский эмир был во вражде.
Как-то раз [эмир Хорасана] пил вино. «Все-то блага у нас есть, — говорил он, — надо лишь повидать эмира Бу Джа'фара. Раз его сейчас здесь нет, давайте хоть помянем его». А присутствовали [в собрании] все вельможи Хорасана. [Эмир] провозгласил за него здравицу и выпил, и вся знать хорасанская выпила. Когда же [вино] сийаки дошло до него, он запечатал кубок и отослал в Систан к [Бу Джа'фару] вместе с десятью рубинами, десятью Драгоценными халатами, десятью гулямами и десятью тюркскими рабынями, украшенными и разодетыми; [да еще] послал коней и [драгоценные] пояса. Рудаки сложил по этому поводу стихи. /317/ [Их тоже] послали. И в тот день из уст эмира Хорасана раздалось: «Не будь эмир Бу Джа'фар [столь] нетребовательным, при своем великодушии, умении вести дела, [при своей] мудрости и рассудительности завоевал бы он весь мир». А стихи эти вот{870}
Стихи
Мать вина нужно принести в жертву,
Дитя ее схватить и ввергнуть в темницу.
[Но] не сможешь ты отнять ее дитя,
Если вначале не растопчешь его и не отнимешь у него душу.
Только ведь не дозволено удалять
Малое дитя от материнского молока и груди,
Пока не попьет оно молока полных семь месяцев:
От начала урдибихшта до конца абана{871}.
Тогда можно и по религии, и по закону
Дитя [ввергнуть] в узкую темницу, а мать [принести] в жертву.
Когда ввергнешь ее дитя в темницу,
Семь суток оно будет смутным и смятенным.
А когда придет в себя и положение свое увидит,
Вскипит и застонет [своим] спаленным сердцем.
То сверху вниз устремится от тоски, а то опять
Снизу вверх, все так же бурля от печали.
Ежели ты захочешь расплавить (?) золото на огне,
Вскипит оно, но не так вскипит, [как то дитя] от скорби.
А потом наподобие разъяренного верблюда
Вспенится оно от гнева и явит силу.
Стражник снимет пену эту начисто,
Так что пройдет его смутность и станет оно светлым.
Наконец, когда оно успокоится и перестанет дышать,
Крепко закупорит его сторож.
Когда полностью оно осядет и станет светлым,
Примет оно цвет рубина и коралла.
Часть его красная, как йеменский сердолик,
Часть его рубиновая, как бадахшанский камень.
А когда понюхаешь его, подумаешь, что красная роза
Аромат свой ему дала, и мускус, и амбра, и ладан.
/318/ В таком виде оставят его в хуме
Вплоть до весны и половины найсана{872}.
А тогда, если в полночь откроешь его,
Увидишь родник сверкающего солнца.
А если ты увидишь его в хрустальном [бокале], скажешь:
Красный самоцвет в руке Мусы, [сына] 'Имрана{873}.
Скупой станет щедрым, а слабый — доблестным.
Если вкусить от него, желтое лицо [станет] цветником.
А кто в веселье бокал его выпьет,
Не узнает уже впредь скорби и печали.
Десятилетнее горе прогонит оно в Тандже{874},
Новую радость оно доставит из Рея и 'Уммана{875}.
С таким вином, простоявшим несколько лет,
Сменившим пятьдесят обветшалых одежд{876},
Пир надо устроить царственный,
[Украшенный] розами, жасмином и другими цветами.
Райские блага рассыпаны повсюду,
Сделано дело, какого никому не сделать!
Златотканые одежды и красивые ковры,
Дорога [из] рейханов и тахты в изобилии (?),
Барбат{877} 'Исы{878} и арфы{879} Фу'ада,
Чанг Мадакнира (?) и флейта Чабукджанана{880}.
/319/ В одном ряду сидят эмиры и Бал'ами{881},
В другом — благородные и дехканин Пир Салих.
Царь на троне, на почетном месте,
Царь царей мира [и] эмир Хорасана.
Тысячи тюрков стоят перед [ним] рядами,
Каждый блистает, как двухнедельная луна.
У каждого на голове венок из мирта,
Уста их — красное вино, локоны и челка — рейхан.
Подающий вино — кумир, редкий среди красавцев,
Сын тюркской хатун и отпрыск Хакана{882}.
И когда несколько кругов в веселье обойдет вино,
Царь мира радостно, весело смеясь,
Из рук черноглазого, перликого тюрка,
Стан [которого] подобен кипарису, а локоны — чауган{883},
Возьмет кубок того ароматного вина.[435]
И помянет государя Сиджистана.
Сам выпьет [за его здоровье] и знать [его] также.
Скажет каждый, весело берясь за вино:
На радость Бу Джа'фара Ахмада, сына Мухаммада,
Того месяца азатов, гордости Ирана,
Того царя справедливости и солнца времени,
Живы им правосудие и свет в мире{884}.
Не было тогда подобного ему среди людей,
[Сказав], не будет и впредь, — не солжешь,
Доказательство [тому] — бог един, а он — тень его.
Повиновение ему сделал обязательным стих Корана[436]).
/320/ Твари все — из воды, глины, огня и ветра,
Этот же царь — из солнца природы Сасана.
Благодаря ему царство мрака обрело свет,
Эдемом стал благодаря ему мир развалин.
Если ты красноречив, все достоинства его скажи,
Если ты дабир,