Последующие полчаса для Александры прошли как в тумане. Она в точности не помнила, как Нифонтов с князем отнесли Любовь Демидовну в палату, не помнила, кто именно помогал ей раздевать несчастную княгиню — кажется, всё-таки, это была Вера, а тётя Клава осталась приводить в сознание молодую княжну. Не помнила Саша и то, как занималась переломами бедной Караваевой, не помнила, как вправила ей вывихнутое плечо, и как останавливала кровь и зашивала рану — тоже не помнила. Всё вокруг было точно занавешено белой пеленой, которая рухнула сверху в ту секунду, когда она громовым голосом велела Нифонтову с князем выйти из палаты, несмотря на все протесты последнего. Она действовала машинально, но на удивление уверенно, как будто кто-то подсказывал ей каждый шаг заблаговременно, и, ни разу за всё время операции рука её не дрогнула, сохраняя похвальную твёрдость.
Она не заметила, какими глазами смотрит на неё Вера, она не слышала криков пришедшей в себя молодой княжны по ту сторону двери, и тот момент, когда Вера сменилась Ипполитом Сидоренко, Саша тоже упустила. Для неё это стало новостью — она попросила подать битны, чтобы перевязать зашитую рану, и вместо тонкой Вериной ручки в её ладонь легла грубая волосатая лапища. Это и стало тем мигом, когда Александра опомнилась от наваждения. Подняв взгляд, она увидела своего наставника, но спрашивать ничего не стала.
Давно ли он здесь? И, что, во всей больнице и впрямь не нашлось другого доктора, кроме него? Выходит, Викентий Иннокентьевич ещё не вернулся? Надо же, надо же. А не хочет ли он проверить её работу? Может, не стоит пока перевязывать — пускай посмотрит? Или, он уже посмотрел? Кто знает, сколько он уже стоит здесь, наблюдает…
Все эти мысли бились в её голове, путались, мешались, и раздражали её неимоверно. Так или иначе, Александра перевязала рану, а услужливый Ипполит Афанасьевич подал ей ножницы, чтобы обрезать бинты. Она поблагодарила, а затем, на несколько секунд замерла над своей пациенткой, прислушиваясь к её дыханию, как это делал её отец. Со временем он научил её определять состояние больного по тому, как тот дышит.
Княгиня Караваева дышала ровно. Чуть с хрипотцой, но ровно. Саша непроизвольно улыбнулась уголками губ, а потом поняла, что плачет.
Вот уж чего не хватало! Смахнув эти непроизвольные слёзы радости, она вышла из палаты, не глядя на Сидоренко, оставшегося с княгиней. Ей навстречу тотчас же бросился князь Борис Егорович, взволнованный супруг.
— Как она? Как?
— Всё в порядке, — ответила Александра с улыбкой. И, наверное, не было большего счастья, чем наблюдать за неимоверным облегчением на его лице. Караваев зарыдал, зарыдал как мальчишка, не сдержав своих чувств, и, ворвавшись в палату, рухнул на колени перед женой, и принялся целовать её руки, заливаясь слезами.
Такого поведения от всегда сдержанного и строгого князя не ждала даже его дочь, симпатичная круглолицая блондиночка лет семнадцати, с выдающимися чертами аристократичного лица, и премилым курносым носиком пуговкой. Глаза её были красными от слёз, но и это не портило её облика. Особенно Сашу поразило то, что она тоже вскочила со своего места, но бросилась не к матери, а к ней. И, обняв её за шею, как родную, разрыдалась.
— Спасибо, доктор! Спасибо, спасибо, спасительница наша, век не забудем этого!
Саша, конечно, расчувствовавшуюся княжну обняла, чтобы не оставаться безучастной, и, поглаживая её по спине, постаралась успокоить:
— Ну-ну, ваше превосходительство, будет! Лучше пойдёмте умоемся холодной водой и приведём вас в порядок. Вашей матушке не захочется видеть вас заплаканной, когда она придёт в себя!
Вера тихонько охнула, очевидно, намекая на недопустимость столь вольготного общения с Караваевой, но Александре было всё равно. Если уж она самому Волконскому не побоялась дерзить, что ей какая-то девочка? Вполне милая, между прочим, и куда дружелюбнее его величества!
Вопреки Вериным страхам, младшая Караваева рассмеялась, ничуть не обидевшись на Сашины слова.
— Вы правы, нужно срочно привести себя в порядок! — она вдруг подмигнула, и сказала: — А заодно и вас!
— Ох! Да, и мне бы не помешало, — смутилась Александра, только теперь догадавшись оценить свой внешний вид, оставлявший желать лучшего.
— Я… могу её для начала проведать? — неуверенно поинтересовалась княжна, заглядывая в приоткрытую дверь, где прямо на полу сидел и рыдал сам князь.
— Конечно, ваша милость.
— Ой, пожалуйста, не нужно этих «милостей», они мне и при дворе ужасно надоели! Пожалуйста, просто Элла. Или уж, на крайний случай, Елизавета Борисовна. А вас как зовут?
Элла?! Где-то это имя она уже слышала! Ах, да, не далее, чем вчера, на приёме у Авдеева. Так это и есть та самая Элла? Вот так встреча!
— Александра, — отозвалась Саша с некоторым запозданием.
— Сашенька! — ласково повторила Элла, после чего, встав на цыпочки, поцеловала её в щёку, чем окончательно шокировала как Веру, так и тётю Клаву, наблюдавших за этой сценой. — Милая моя Сашенька, спасибо вам за то, что спасли мою маму! Я этого никогда не забуду!
Окончательно взяв себя в руки, Элла зашла к матери, и, присев рядом с князем, принялась его успокаивать, что-то тихо и ласково нашёптывая ему на ухо. Саша сочла эту сцену слишком интимной, и не предназначенной для посторонних глаз, поэтому закрыла дверь прямо перед носом у тёти Клавы, как обычно бессовестно подглядывающей и подслушивающей.
— Господи, какая же ты молодец! — выдохнула Вера, которая, кажется, до сих пор не отошла от потрясения. Голос её был неровный, а руки по-прежнему подрагивали, но поделать с собой она ничего не могла.
— И Викентия Иннокентьевича, как на грех, рядом не оказалось! — вставила своё слово тётя Клава. — Уехал, и Маринку свою с собой забрал. И Семёна. Вот надо ж так, в один день всё! У нас из докторов и оставались-то Макаров с Сидоренкой! Один слепой старик, другой — криворукий алкоголик, один другого хуже!
— Да кто ж знал, что сама княгиня! — Вторила ей Вера. — Марина Викторовна на врачебный консилиум с Семёном уехали, а Викентий Иннокентьевич куда-то по своим делам с утра отлучился. Да и что бы он мог, даже если бы и был? У него запястье вывихнуто, много ли с больной рукой наделаешь?
— Нет, но Сашка-то наша какова! Кто бы мог подумать!
— И ведь не растерялась!
— И как правильно всё сделала-то, сообразила, погляди ж ты! Вот девка-то молодец!
Они говорили ещё что-то, но Александра их уже не слышала. Развернувшись, она направилась к выходу. Ей срочно нужно было на воздух, иначе, она была уверена, она просто потеряет сознание от нервного напряжения.