Читать интересную книгу Позолоченный век - Марк Твен

- Ну-ка, Гарри, пойдем посмотрим, спокойней будет, - сказал Филип.

Час спустя они возвратились довольные и счастливые.

В эту ночь им больше не спалось. Они закурили трубки, положили на стол образчик угля - и он стал средоточием всех их мыслей и разговоров.

- Разумеется, - сказал Гарри, - сюда надо будет провести железнодорожную ветку, а в гору - фуникулер.

- Ну, теперь на это нетрудно будет достать денег. Мы могли бы хоть завтра выручить кругленькую сумму. На такой уголь, да в какой-нибудь миле от железной дороги, охотники всегда найдутся. Интересно, предпочтет Боултон продать шахту или захочет сам разрабатывать?

- Наверно, разрабатывать, - сказал Гарри. - Должно быть, вся эта гора - сплошной уголь, надо было только до него добраться.

- А может быть, это и не такой уж мощный пласт, - усомнился Филип.

- А может, очень даже мощный. Сорок футов толщиной, пари держу! Я ведь тебе говорил. Я с первого взгляда понял, что тут дело стоящее.

Потом Филип решил написать друзьям и сообщить, что наконец-то им всем повезло. Мистеру Боултону он написал короткое деловое письмо, стараясь сохранять самый спокойный тон. Они нашли уголь превосходного качества, но не могут еще сказать с полной уверенностью, каковы размеры пласта. Разведка продолжается. Написал он и Руфи, но хотя письмо его дышало жаром, то не был жар пылающего антрацита. Филипу не приходилось искусственно подогревать свое перо и раздувать пламень сердца, когда он принимался писать Руфи. Но надо признать, что никогда еще слова не лились так свободно, и он не отрывался от писания добрый час, дав полную волю разыгравшемуся воображению. Читая это письмо, Руфь заподозрила, что автор слегка помешался. И только дойдя до постскриптума, она поняла, откуда такая восторженность. Приписка гласила: "Мы нашли уголь".

Новость эта оказалась как нельзя более кстати. Никогда еще мистеру Боултону не приходилось так туго. У него было с десяток прожектов, любой из них мог принести ему богатство, но все они чахли на полпути и в каждый требовалось вложить еще самую малость, чтобы не пропали те деньги, которые он в них уже вложил. Вся его недвижимость до последнего клочка была заложена и перезаложена, даже тот глухой пустырь, на котором вел свои розыски Филип и который не имел никакой рыночной ценности, если не считать обременявшего его долга.

В тот день мистер Боултон вернулся домой рано, угнетенный и подавленный, как никогда.

- Боюсь, что нам придется продать дом, - сказал он жене. - Для меня-то это не так тяжело, но я думаю о тебе и о детях...

- Это еще не худшая из бед, - бодро ответила миссис Боултон. - Лишь бы ты избавился от долгов и от тревог, которые тебя совсем измучили, а жить мы можем где угодно. Ты же знаешь, что счастливее всего мы были в гораздо более скромном жилище.

- Дело в том, Маргарет, что на меня свалились неприятности с Биглером и Смоллом - и как раз теперь, когда это для меня последняя капля. Они опять прогорели. Я должен был знать заранее, что так кончится: эти жулики - или дураки, уж не знаю, - ухитрились запутать меня на сумму втрое большую против того, что я обязался уплатить в первый раз. Обеспечение у меня на руках, но что толку? У меня нет денег, а без денег я ничего не могу сделать с контрактом.

Руфь выслушала эту невеселую новость без большого удивления: она давно чувствовала, что они живут на вулкане и огненная лава может хлынуть в любую минуту. Руфь унаследовала отцовский деятельный ум и бесстрашную предприимчивость, но не отличалась столь сангвиническим темпераментом, который мешает таким неисправимым бодрячкам предвидеть препятствия или возможность неудачи. Еще девочкой она мало верила в бесчисленные отцовские затеи, которые вот-вот разрешат все его затруднения и сделают его Крезом. А становясь старше, она все больше удивлялась тому, что дела семьи как будто процветают, и не понимала, как при всех этих блестящих начинаниях они не остались нищими. Все-таки она была только женщина и не знала, как часто в деловом мире процветание - лишь мыльный пузырь, возникший из кредита и спекуляций: одна затея помогает удержаться другой, ничуть не лучшей, и все вместе непременно превратятся в совершенный хаос, в ничто, едва лишь хлопотливый ум, их породивший, потеряет способность хитрить и изобретать или какая-нибудь несчастная случайность вызовет внезапную панику.

- Может быть, я еще стану опорой семьи, - сказала Руфь почти весело. Но когда мы снимем в городе домик, позволишь ты мне, отец, вывесить на двери табличку: "Доктор Руфь Боултон"? Ты ведь знаешь, миссис Лонгстрит прекрасно зарабатывает.

- А кто заплатит за табличку, Руфь? - спросил мистер Боултон.

Служанка принесла из конторы вечернюю почту. Мистер Боултон нехотя взял письма и не вдруг решился их распечатать. Он хорошо знал, что они ему несут: новые затруднения, новые настойчивые требования денег.

- А, вот письмо от Филипа. Бедняга! Если его постигнет разочарование, для меня это будет не менее горько, чем моя собственная неудача. В молодости такое нелегко дается.

Он вскрыл письмо. Лицо его просветлело, и он вздохнул с таким облегчением, что миссис Боултон и Руфь разом удивленно вскрикнули.

- Читайте! - сказал он им. - Филип нашел уголь!

Весь мир мгновенно преобразился. Для этого довольно было трех коротких слов. Всем бедам конец. Филип нашел уголь! Это означало избавление. Это означало богатство. Тяжести на сердце как не бывало, и все семейство, точно по мановению волшебного жезла, воспрянуло духом. Деньги, милые деньги! Прекрасный демон, ты воистину творишь чудеса! Руфь почувствовала, что теперь, когда Филип нашел уголь, она уже не столь значительное лицо в доме, и, быть может, это ее не слишком огорчило.

На другое утро мистер Боултон встал, помолодев лет на десять. Он отправился в город и показал письмо на бирже. К подобным новостям его приятели всегда прислушивались весьма охотно. В них заново проснулся интерес к нему. Если известие подтвердится, Боултон опять станет на ноги. Он без труда добудет столько денег, сколько ему понадобится. Казалось, деньги стали вдвое доступнее, чем накануне. Мистер Боултон очень приятно провел день у себя в конторе и вернулся домой, обдумывая кое-какие новые планы и готовясь привести в исполнение кое-какие идеи, за которые он уже давно бы взялся, будь у него деньги.

Филип провел этот день в не меньшем волнении. С рассветом его письма были отправлены на почту, в Илионе стало известно, что уголь найден, и рано поутру уже сошлась толпа нетерпеливых зрителей, жаждущих убедиться в этом собственными глазами.

"Разведка" продолжалась неделю с лишком, днем и ночью, причем в первые четыре-пять дней "приметы" становились все более многообещающими, и телеграммы и письма постоянно извещали мистера Боултона о ходе событий. Но потом все переменилось, и с ужасающей быстротой надежды стали гаснуть. Под конец не осталось никаких сомнений в том, что великая находка представляет собою не пласт, а всего лишь жалкий одиночный пропласток.

Филип совсем приуныл, больше всего угнетало его собственное легкомыслие: зачем он написал в Филадельфию, еще ничего толком не узнав и не проверив! А теперь приходится бить отбой. "Оказывается, это лишь пропласток, - писал он, - но все равно это добрый знак".

Увы! Одни только добрые знаки никак не устраивали мистера Боултона, он не мог больше ждать. Быть может, будущее и сулит златые горы, но настоящее мрачно и беспросветно. Вряд ли есть такая жертва, которая спасет его от разорения. И все-таки жертву принести необходимо, и притом немедля, если уж он надеется спасти хоть какие-то крохи своего состояния.

Надо отказаться от милого и уютного загородного дома. Это всего скорее даст наличные деньги. Дом этот он строил с такой любовью, так заботливо и щедро обставлял комнаты с мыслью об удобстве и вкусах каждого члена семьи, с таким увлечением разбивал парк, чтобы порадовать жену, - ведь жизнь вдали от городского шума, редкостные деревья и цветы, уход за садом, за газоном и оранжереями - ее страсть... Он надеялся, что, когда его не станет, его дети будут счастливо жить в этом доме еще долгие, долгие годы. И вот со всем этим надо расстаться.

Жена и дочь мистера Боултона перенесли эту жертву много легче, чем он сам. Они даже заявили - таково женское лицемерие, - что после стольких лет жизни в глуши просто счастливы переехать в город (в августе-то месяце!), это, мол, в тысячу раз удобнее во всех отношениях; миссис Боултон уверяла, что избавиться от забот о таком большом хозяйстве для нее истинное облегчение, а Руфь напомнила отцу, что ей все равно в скором времени пришлось бы переехать в город.

Мистеру Боултону полегчало - так становится легче кораблю с пробоиной в трюме, когда выбросят за борт самый ценный груз, - однако течь остановить не удалось. В сущности, столь благоразумный шаг не поддержал, а подорвал его кредит. Это окончательно убедило всех, что дела его плохи: ему было бы легче заручиться хоть какой-то поддержкой, если бы он не урезал себя, а пустился в новые спекуляции.