Но, верный себе, «войной и военными делами занялся он только раз, да и то неожиданно»{324}. Однажды ему напомнили, что отряд его телохранителей, состоявший из воинов германского племени батавов (Батавия — территория современной Голландии), нуждается в пополнении. Здесь необходимо пояснить, откуда и почему отряд этот появился. Считается, что еще из рассказов прабабки своей Ливии Гаю было известно, что Августа помимо воинов преторианских когорт охранял специальный отряд телохранителей, состоявший из наемных варваров. Их измены Август не опасался. Когда Гай избавился от префекта претория Макрона, он решил повторить опыт прадеда. Было создано подразделение воинов-германцев из племени батавов. Отряд был сильный, способный не только поддерживать порядок в Риме, но и противостоять преторианцам в случае их мятежа.
Напоминание о Германии немедленно вызвало у Гая желание предпринять туда военный поход{325}. Так пишет Светоний, но выглядит такое объяснение не более чем историческим анекдотом. При всей причудливости решений, принимаемых Гаем, для серьезной военной экспедиции требовалась достаточно серьезная причина.
Военная ситуация на границе с Германией по Рейну тревоги не вызывала, все было спокойно, римские легионы уверенно контролировали исторически опасное пограничье. Спокойствие царило и в Галлии, последние мятежи были подавлены еще в начальные годы правления Тиберия. Конечно, Гая в эти края могли тянуть и воспоминания детства. Сын Германика должен был искать военной славы там, где прославили себя его дед и отец, где сам он провел среди воинов первые годы своей жизни.
Была, однако, еще одна причина, вынудившая Гая спешно прибыть в расположение рейнских легионов. Он получил доказательства заговора. Состав заговорщиков должен был его потрясти: в заговоре участвовали его сестры, Агриппина и Юлия Ливилла, а во главе стояли Лепид, бывший муж безвременно ушедшей из жизни Друзиллы, и, что самое опасное, Гетулик, командующий верхнегерманскими легионами, прикрывавшими границу Империи по Верхнему Рейну. Было отчего и прийти в ярость, и испытать страх, и решиться на немедленные действия.
Марк Эмилий Лепид, облагодетельствованный Калигулой, как он сам полагал, браком с Друзиллой и ставший благодаря этому родственником императора, а поскольку прямых наследников у него не было, то и одним из возможных преемников, мог желать ускорить события и ударами кинжалов приблизить свое преемство. Гней Корнелий Лентул Гетулик был одним из старейших и достойнейших римских военачальников. По сообщению Тацита, во времена правления Тиберия «Гетулик… стоял во главе размещенных в Верхней Германии легионов, снискав у них редкостную любовь своей благожелательностью и справедливостью»{326}. Гетулик в свое время был близок с Сеяном и даже собирался породниться с ним. Когда же временщик пал, то Гетулик отправил Тиберию смелое письмо, в котором напоминал, что породниться с префектом претория он намеревался не по своему побуждению, а по совету самого Тиберия; он обманулся в Сеяне, как и принцепс, и потому считает несправедливым, чтобы одна и та же ошибка одному безнаказанно сошла с рук, а для другого обернулась гибелью. Сам он, Гетулик, по-прежнему безупречно верен Тиберию и его верность непоколебима, пока против него не строятся козни. Если ему на смену в Верхнюю Германию будет прислан новый человек, он воспримет это как свой смертный приговор. Далее Гетулик дерзко предлагал Тиберию компромисс: он, командующий верхнегерманскими легионами, и принцепс заключают союз, дабы один сохранил за собой свою провинцию, а другой сохранял власть над всем государством. Тиберий, как гласила молва, дерзкую преданность Гетулика оценил{327}. Гетулик пребывал в милости у старого императора до самой его смерти. Теперь этот заслуженный человек оказался в стане врагов Гая… Должно быть, испытанный ветеран, несмотря ни на что, почитал Тиберия, памятуя о его славном военном прошлом и умении управлять государством. Гай мог вызвать у старого воина одни только разочарования, каковые и привели Гетулика к участию в заговоре вместе с Лепидом.
Почему же сестры Гая оказались причастными к заговору? Ответ на этот вопрос дать нелегко. Обид от него они не видели, имена их звучали рядом с именем самого императора, что подчеркивало их августейший статус. Если только, в отличие от Друзиллы, любовные отношения с братом были не добровольны, а силой навязаны Гаем? Кто знает… Возможно, какую-то роль сыграла любовная связь Агриппины с Марком Эмилием Лепидом, если смутные сведения о ней верны… Так или иначе, но заговор существовал, Гай имел прямые доказательства — письма и даже кинжалы, для убийства императора заготовленные. Быстрота появления Калигулы в Галлии и точность сведений и улик, переданных неизвестным для истории доброжелателем, привели к краху заговора в самом его зародыше. Гетулик и Лентул были осуждены на смерть, сестер Гай сослал на те самые Понтийские острова, куда не так давно Тиберий отправил его мать и брата. Когда сестры пытались просить Гая о смягчении участи, он жестко ответил: «У меня есть не только острова, но и мечи!» Обвинения же в адрес Агриппины и Юлии были своеобразны. Среди прочих выделялось обвинение в разврате! Что он имел в виду? Разумеется, связь Агриппины, супруги Гнея Домиция Агенобарба, с Лепидом! Что касается Юлии Ливиллы, супруги Марка Виниция, то за ней вроде бы особых грехов не водилось, исключая, конечно, «братскую любовь» самого Гая.
Сенат был извещен об изобличении и наказании заговорщиков. В благодарность за спасение Гая были принесены жертвы. Особую ретивость проявил претор Тит Флавий Веспасиан. Он предложил лишить заговорщиков права на погребение и тела их выставить на Гемониях. Веспасиан тогда не упускал ни одного случая угодить Калигуле. Ранее, будучи эдилом и отвечая за чистоту римских улиц, он был справедливо уличен в небрежении своими обязанностями, за что Гай справедливо, пусть и в грубоватой форме, наказал его: тогу Веспасиана изваляли в уличной грязи, этой же грязью набили ему полную пазуху, дабы нерадивый эдил, что называется, на собственной шкуре почувствовал последствия своей лени и нераспорядительности.
Сенат отправил к императору специальное посольство во главе с его дядюшкой Клавдием для поздравления с чудесным избавлением от опасности. С выбором главы посольства сенаторы явно промахнулись. Гай, обласкавший дядюшку в начале правления, давно уже успел в нем разочароваться. Клавдий имел теперь при дворе Гая славу дурачка, над которым всем кому не лень можно потешаться. Клавдий, человек уже немолодой, ему было около пятидесяти лет, после трапезы обычно начинал дремать. И тогда шуты, развлекая Калигулу, «бросали в него косточками фиников или маслин, а иной раз, словно в шутку, будили хлыстом или прутьями; любили они также, пока он храпел, надевать ему на руки сандалии, чтобы он, разбуженный внезапно, тер себе ими лицо»{328}. И вот его-то сенат и определил главой посольства к императору в Галлию. «Гай был в диком негодовании и ярости, оттого что к нему нарочно прислали его дядю, словно к мальчишке для надзора, и некоторые даже сообщают, будто его, как он был в дорожной одежде, бросили в реку»{329}.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});