оказались отменными, просто таяли во рту. Но стоило ли считать это добрым знамением?
Как и уверяла торговка, едва они миновали последние дома Дуньхуана, на горизонте показалась огромная отдельно стоящая скала розоватого цвета: освещенная лучами утреннего солнца, она напоминала дракона, прилегшего отдохнуть на горячем песке.
— Никогда не бывал в Китае. Интересно, Великая стена столь же высока? Думаю, так и есть… — пробормотал Кинжал Закона, очарованный непривычной картиной.
— Ошибаешься. Многие из тех, кто впервые видит Великую стену, испытывают разочарование. Она вовсе не такая уж непреодолимая. Рассказывают, что первый император Китая Цинь Шихуанди пожертвовал жизнью миллиона рабов, чтобы возвести ее. Но люди, даже подгоняемые страхом перед ужасным тираном, не способны превзойти природу, — ответил Пять Защит.
Вскоре одежда монахов вымокла от пота, а их кони взмылились, так что пришлось перейти на вялую рысцу. Впереди показалась небольшая финиковая роща и растущие на краю маленького оазиса колючие кусты, выживавшие даже на камнях пустыни.
У подножия благословенных Древ Спасения — финиковых пальм — лежали осыпавшиеся плоды. Они почти все почернели на солнце и полопались, на них выступила корка сахара. Лошади с энтузиазмом потянулись к этому пустынному лакомству, хотя попадались и довольно свежие финики — Кинжал Закона в изнеможении сполз с лошади, поднял один такой и с наслаждением принялся жевать, прислонившись к стволу пальмы.
Пять Защит внимательно оглядел приятеля:
— Да, тебе стоит отдохнуть. Знаешь, у нас говорят: «Три финика и глоток воды способны оживить путника». Думаю, сейчас эта поговорка как нельзя кстати, — он протянул ему бутылку-тыкву.
— Все потому, что ты слишком быстро скакал! — ответил индиец. — Я не такой сильный и опытный. В Пешаваре единственное мое упражнение — пройти от кельи до класса, где я обучаю послушников китайскому и фарси, а потом — до молитвенного зала. Вот уже два года, как я не ездил верхом.
Ма-ни-па, кажется, тоже пришлось несладко во время скачки, но вместо жалоб он молча занялся сбором фиников. Набрав горсть, он сел, скрестив ноги, и прислушался к разговору друзей.
— Ты неплохо держишься! — уверял индийца Пять Защит. — Просто твое тело, как и мое, не получало мясной пищи, а потому ослабело. Во мне, может быть, запас мяса больше, вот мне и легче. А укрепить мускулы не так уж трудно: совсем немного усилий, чуть-чуть практики — и ты будешь скакать не хуже меня.
— Мы посвящаем себя развитию силы духовной, а не физической, — уныло произнес Кинжал Закона, стараясь укрыться в тени собственной лошади, потому что пальмы ее почти не отбрасывали.
— Это хорошо. Но Будда получил жену, победив в состязании по стрельбе из лука!
— Знаю! Эта сцена представлена на одном из самых прекрасных резных барельефов в главном дворе моего монастыря в Пешаваре. Там показано, как Сиддхартха, одетый как кшатрий,[38] превосходит других юношей, в том числе и отвратительного предателя Девадатту, в борьбе за руку красавицы Яшодары.
— Я всегда задаюсь вопросом: как Блаженный мог оставить столь восхитительную женщину, которая к тому же родила ему сына, ради поисков Истины? — задумчиво произнес Пять Защит, впервые осмелившись произнести вслух нечто подобное.
— Я тоже не раз задавал себе этот вопрос. Если хорошенько подумать, Гаутама овдовел и лишь потому, наверное, решил оставить наш мир, — вздохнул Кинжал Закона, впервые в жизни набравшийся смелости высказать свое сомнительное предположение.
— Думаешь, бедной Яшодары уже не было в живых, когда Гаутама покинул семейный очаг?
— Блаженный так сильно любил свою супругу, что никогда не расстался бы с ней, живи она на этом свете!
— И тому есть свидетельства?
— И не одно. Все тексты Виньяпитаки,[39] касающиеся его жизни, рассказывают о Великом Уходе, предшествовавшем Пробуждению, но ни словом не упоминают о прощании с женой в момент, когда он покидал свой дом в Капилавасту. Суди сам!
— В твоих словах есть логика. Блаженный обладал, как мне кажется, большой силой любви. А встречал ли ты хоть малейший намек на смерть его супруги до момента Великого Ухода? — Пять Защит часто пытался представить, что за человек был Будда в то время, когда еще жил среди людей.
Кинжал Закона внезапно прервал его раздумья возгласом:
— Смотри-ка, Пять Защит!
Перед ними вдруг вылез из норки мангуст в сопровождении трех подросших детенышей. Несомненно, зверек отправился на поиски добычи. И ему повезло: совсем рядом на солнце грелась рогатая гадюка.
— Я подумал сейчас о душах, которые воплощаются в таких созданиях. Когда шуршит крыса или мышь, мой настоятель, достопочтенный Буддхабадра, всегда напоминает об этом!
— Ты часто вспоминаешь о нем.
— Да… только бы удалось найти его! И, конечно, слона.
Тут оживился ма-ни-па:
— Расскажи о белом слоне! Наверное, это очень необычное животное?
— О да! У нас предстоят большие паломничества, и священный белый слон — единственный, кто достоин переносить во время церемонии святые реликвии, что хранились в монастыре Единственной Дхармы.
— Ты неспроста говоришь о них в прошедшем времени. Неужели священные реликвии исчезли вместе с белым слоном? — осенило вдруг китайского монаха.
— Пять Защит Трипитаки, ты очень проницателен! — отчасти раздраженно ответил Кинжал Закона.
— Не страшись, я обещаю никому не раскрывать твою тайну! Не хочу нанести ущерб репутации твоего монастыря. Верно, ма-ни-па? Мы никому не расскажем.
Тот с готовностью закивал. Они снова поднялись в седла и некоторое время молча ехали бок о бок.
— Сейчас в обители уже должна была начаться церемония Малого паломничества, — горько усмехнулся Кинжал Закона.
— И как она пройдет, если в монастыре нет ни реликвий, ни белого слона?
— К счастью, в обители есть другие слоны, способные нести реликварий, хотя их кожа самого обычного серого цвета. Но для Малого паломничества это все-таки допустимо. Что касается реликвий, я успел заказать копию утраченной шкатулки. А ее содержимое… Шкатулку все равно никогда не открывают. Нехорошо, конечно, но у меня не было выбора.
— Хочешь сказать, твои собратья станут поклоняться фальшивому, совершенно пустому реликварию?
— Что же поделать! Придут множество паломников. Как объяснить тысячам верующих, проделавших долгий и трудный путь, столпившихся перед монастырем Единственной Дхармы, взволнованных и усталых, что из-за пропажи реликвии церемония не состоится?
— Да, я понимаю. Вероятно, несмотря на опасность погубить душу и навлечь на себя тяжесть позора, я поступил бы так же… Если это немного тебя успокоит, я тоже раскрою секрет, хотя он не такой… ужасный… И все же я трепещу, читая и перечитывая «Сутру последовательности чистой пустоты», сочиненную моим учителем Безупречной Пустотой, потому что ровным счетом ничего в ней не понимаю!
— Ты не первый и не последний буддистский монах, испытывающий подобные затруднения, — успокоил