Когда 4 сентября 1914 года все буржуазные партии рейхстага, в то время еще сохранявшие свою солидарность, задумали эффективную демонстрацию против Англии, решив предложить без всякого вмешательства с моей стороны добавление к судостроительной программе, канцлер воспрепятствовал внесению этого предложения. Подобная политика подавления национальной решимости в такой войне являлась болезнетворной.
Когда в первых числах ноября я узнал, что, стремясь закрыть нам вход в Ламанш, англичане установили в открытом Северном море минные заграждения, превратив его в военную зону, и тем самым совершили особенно грубое нарушение морского права, я безуспешно пытался убедить Ягова принять предложенную мною формулу протеста. Министерство иностранных дел выработало совместно с некомпетентным в этом вопросе Генмором другой текст декларации, который, быть может, получил одобрение специалистов по международному праву, но на практике принес больше вреда, чем пользы, поскольку содержавшиеся в нем юридические тонкости возбудили сомнения в нашей решимости строго придерживаться международно-правовых норм. Декларация не оказала никакого действия, ибо в ней отсутствовала оговорка о возможности принятия контрмер.
Все новые и новые явления подтверждали, что было бы лучше выказывать по отношению к Англии твердую волю к борьбе. Потому-то в Англии и дрожали перед возможностью падения канцлера и появления более сильного военного руководства; поэтому-то и поднялись курсы на лондонской бирже, когда я ушел в отставку. С другой стороны, англичане ловко вели дело к тому, чтобы удержать канцлера у кормила правления. С тех пор, как в 1911-1912 годах они получили возможность ознакомиться с его методами, Бетман казался им лучшей гарантией победы. Поэтому широкие германские круги взирали на Бетмана, как на доверенного Европы, и наша демократия, которой слабость и неясность его политики также были необходимы, хотя и по другим причинам, охотно распространяла эту легенду. И вот такой-то человек, который уничтожил престиж Германии и своей дипломатией доставил миру опаснейший материал против нас, оказывался теперь лицом, способным вызвать у англичан снисхождение к нам. Кайзер же считал себя связанным с человеком, пользовавшимся симпатией англичан и немецкой демократии. Таким образом, Бетман остался на своем посту, хотя в течение трех долгих лет войны он ни разу не дал доказательства того, что Англия пойдет на приемлемый мир с ним. Но ведь объявили же англичане, что вина за их непримиримость падает лишь на представителей германских военных сил, а не на Бетмана и что мы заживем хорошо лишь после уничтожения этих сил. Многие добрые немцы серьезно принимали подобные речи за чистую монету.
О том, что газеты типа «Дэйли мэйл» надеялись, что своими похвалами они не дискредитируют его, а, напротив, укрепят его положение, свидетельствует следующая выдержка из статьи «Канцлер и морской разбойник» в номере от 31 августа 1915 года (после нашего отступления в связи с «Эребиком»): Трудно не симпатизировать Бетману в его борьбе с Тирпицем. В прошлом году он являлся канцлером только по названию. Перед ним стояла трудная задача вывести Германию из затруднений, вызванных подлинными руководителями германской политики – командованием армии и флота. Последние ведут свою линию, не считаясь, как всегда, с гражданской точкой зрения. Его обязанность – прибирать за ними. Наконец, он начинает требовать голоса при вынесении политических решений, дипломатические последствия которых падают на него, а не на истинных виновников.
Некоторые наши учреждения принимали подобные высказывания за чистую монету{176}.
Самые убедительные доказательства того, что Англия и Франция не хотели заключать мира, основанного на соглашении сторон, оставлялись без внимания. На наше мирное предложение от декабря 1916 года, которое, насколько мне известно, включало важные уступки, Антанта ответила насмешками и известной завоевательной программой. Уже тогда нам пришлось бы столкнуться с теми же условиями мира, которые приняло германское правительство в ноябре 1918 года. Несмотря на это, канцлер и демократия по-прежнему не могли понять, что их тактика была неправильна. Мы продолжали катиться по наклонной плоскости, уверенность германского народа в победе подрывалась, а уверенность в ней врагов укреплялась непрерывными капитулянтскими предложениями.
Хуже всего было то, что эта политика была связана с иллюзиями относительно победы на Востоке. Если Англию считали непобедимой, а потому желали сразу же примириться с нашим поражением, то это все же было бы лучше многолетней истощающей войны с тем же исходом. Но часть германской прессы боролась с царизмом, руководствуясь партийными соображениями. К сожалению, наше политическое руководство действовало в том же направлении. Предполагаемую непобедимость Англии хотели положить в основу германской победы над «царизмом». Я хотел бы привести характерный образчик этого настроения. 12 апреля 1916 года один чиновник с Вильгельмштрассе следующим образом обрисовал это будущее Германии, покоящееся на победе Англии: В качестве державы, занимающей центральное положение в Европе, нам прежде всего важно одержать победу на континенте и сгруппировать вокруг себя наших соседей{177}. Мы не должны компрометировать эту цель, бросаясь в ненужные авантюры{}an». Обеспечив себе твердую базу в Европе, мы сможем планомерно укреплять свои позиции во всем мире и расширять внешнюю торговлю. То, что предпринималось до сих пор в этом направлении, носило печать дилетантства. Конечно, следует приветствовать любой ущерб, нанесенный Англии, но совершенно уничтожить ее мы не можем. Поэтому мы должны сохранить столько сил и кредита во всем мире, чтобы иметь возможность по окончании войны перегнать Англию. Опасные неиспользованные силы, которые могут проявить себя в будущем, надо искать в русской почве, а не в продырявленном денежном мешке англичан. Я полагаю, что вопрос может быть решен путем заключения мира за счет России. Поскольку он будет заключен за счет реакционной России, такой мир не закроет нам путь к будущим соглашениям с другими русскими правительствами. Если мы превратимся в сильный форпост Европы на Востоке, достигнуть соглашения с Англией будет нетрудно, и может даже случиться, что интересы Альбиона совпадут с интересами сильнейшей континентальной державы.
В начале июля составленный на Вильгельмштрассе меморандум (в свое время его приписывали статс-секретарю Гефферу, но потом оказалось, что он принадлежит перу другого автора, оставшегося неизвестным) сообщил главам германских государств следующие мысли: Мы должны выбирать между Англией и Россией, чтобы и после заключения мира иметь опору против одного из этих главных врагов. Этот выбор надо сделать в пользу Англии и против России, ибо русская программа несовместима с нашей позицией форпоста западно-европейской культуры и с нашими отношениями к Австро-Венгрии, балканским странам и Турции. Напротив, разграничение интересов между Англией и Германией вполне возможно. Поэтому нам не нужно флота как условия существования Германии, а следует добиваться максимального ослабления России. Мы должны сделать всю работу в одном месте, вместо того чтобы делать ее по частям в разных местах. Интересы Англии позволяют нам направить всю работу против России. Решительная антирусская позиция возвращает нашему положению в мировой войне ту нравственную основу, которая состоит в заступничестве за Австро-Венгрию, а не в борьбе за свободу морей. Негодование германской общественности против Англии необходимо, следовательно, обратить на Россию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});