Патерсону и его друзьям удавалось скрывать ссору достаточно долго, чтобы убедить группу лондонских инвесторов выкупить английскую долю капитала. Но затем, когда он обратился в Эдинбург с просьбой прислать делегацию шотландских директоров в Лондон для уточнения окончательных деталей, шотландцы заупрямились. С подозрением относясь ко всему, исходящему из Лондона, они не видели причин ехать в Лондон, когда лондонцы могли бы приехать к ним. Патерсон несколько раз писал на север, умоляя поспешить. «Люди здесь, — уговаривал он, — проснулись, насколько они вообще способны проснуться, и нам надо ковать железо, пока горячо, и не затягивать». Но его мольбы игнорировали, и шотландцы, казалось, со злобной радостью оттягивали окончательное согласие на посылку делегации в Лондон. Внешне ссора виделась совершенно пустяковой. Но она была симптомом гораздо более серьезной болезни. Мелкие стычки были спровоцированы не просто вздорностью шотландских директоров, но теми самыми гордостью и упорством, что вызвали к жизни Шотландскую компанию. Теперь это упорство угрожало самому существованию компании, потому что, пока тянулись мелочные счеты, хрупкая коалиция инвесторов, созданная в Лондоне Патерсоном, ослабла и распалась.
У лондонских инвесторов хватало причин для опасений. Пока шотландцы тянули время, враги компании оживились и начали серьезную контратаку. В городе циркулировали копии акта, учреждающего Шотландскую компанию, и эта информация вывела из спячки Ост-Индскую компанию. Формулировки шотландского акта не оставляли сомнений, что шотландцы теперь имеют законное право вести торговлю на востоке, и ост-индские купцы, недавно пережившие несколько неудачных лет из-за кораблекрушений и военных действий, твердо решили им помешать. Монополисты мобилизовали силы и спустили свору адвокатов, которые должны были уничтожить Шотландскую компанию. Знатоки законов сразу указали, что атаковать компанию на севере невозможно, поскольку акт, учреждавший компанию, являлся внутренним делом Шотландии. С другой стороны, позиции Патерсона на юге были гораздо более уязвимы, и устоявшиеся компании нанесли сокрушительный удар по лондонским инвесторам.
Беззастенчиво используя мощное парламентское лобби, Ост-Индская компания возглавила хор монополий, вопивших, что шотландцы погубят английскую торговлю. Новая северная компания, говорили они, лишит Англию принадлежащих ей рынков по праву, позволит несносным шотландцам протащить свои негодные обычаи в колонии его величества и даже проникнуть в саму Англию, вытесняя товары английских производителей дешевыми и недоброкачественными изделиями. Каким бы абсурдным преувеличением это ни звучало, аргументы упорно повторялись, и палата лордов отреагировала на них, вызвав Патерсона и других лондонских директоров для изучения дела. Патерсон сумел уклониться от самых неприятных вопросов, заявив, что он лишь косвенно связан с Шотландской компанией и только давал эдинбургским директорам советы относительно ее структуры. Но ущерб был нанесен. Лорды не склонны были удовлетвориться туманными оправданиями, и комитет по торговле рекомендовал принять закон, запрещающий английским подданным вкладывать деньги в шотландское предприятие и даже принимать участие в управлении им. Заодно стало возможным преследовать по закону любого английского моряка или судостроителя (лорды проницательно заподозрили, что шотландцы планируют создать собственный торговый флот). Тем временем в нижней палате пошли разговоры о том, чтобы возбудить дело против англичан, способствовавших созданию Шотландской компании. Последний удар нанес совет Ост-Индской компании, объявивший, что всякий акционер, имевший неосторожность купить акции Шотландской компании, будет «считаться действующим в нарушение обязательств» и подлежит исключению. Таким образом, все двери в столице захлопнулись перед Патерсоном и его коллегами, и те, кто еще недавно их поддерживал, разбежались. Все, кроме четверых, отказались от своих обязательств, и Патерсону, видевшему, что положение безнадежно, пришлось собрать вещи и перебраться в Шотландию. Там он надеялся продолжить свой крестовый поход «за проект внешней торговли».
Но неприятности Патерсона этим не ограничились. Неудачливый учредитель компании был вынужден покинуть Лондон с такой поспешностью, что это нанесло тяжелый удар его личному состоянию, и, прибыв в Шотландию, он оказался в руках мстительных шотландских директоров, которые поквитались с ним, проявив необыкновенную скупость по отношению к самому Патерсону. Согласно первоначальному соглашению, принятому на первом кворуме директоров в Лондоне, Патерсону выделялась необычайно большая доля в два процента начального капитала компании и три процента всей прибыли в течение двадцати одного года деятельности. Столь щедрый дар, как говорили, должен был вознаградить Патерсана за расходы на продвижение проекта внешней торговли в дни, предшествовавшие основанию Шотландской компании. Естественно, когда об этой договоренности услышали прижимистые шотландцы в Эдинбурге, они подняли дружный крик и указали, достаточно обоснованно, что Патерсон не имеет ни малейшего права на подобные преимущества. Если уж речь зашла о дележе первых дивидендов, они требовали, чтобы вознаграждение выплатили тем шотландцам, которые из собственного кармана оплачивали продвижение акта в шотландском парламенте. Патерсон, как ехидно указывали критики, вступил в дело тогда, когда первоначальная идея компании уже утвердилась в Шотландии, и вознаграждение его должно быть пропорционально пользе, которую он принес.
Ошеломленный натиском Патерсон предпочел отступить и отказался от всяких прав на особые выплаты, но тут же разразился новый скандал. Он попросил одного из своих лондонских друзей распоряжаться инвестициями в фонд компании на сумму семнадцать тысяч фунтов, однако обнаружилось, что этот друг растратил восемь тысяч фунтов из доверенных ему денег. Эдинбургские директора немедленно набросились на Патерсона, обвиняя во всем. Еще не опомнившийся от прежних упреков и быстро терявший популярность, Патерсон попытался спасти положение, пообещав, что возместит потери компании из личных средств. Но остатков его состояния для этого уже не хватило, и он вынужден был заложить компании свое будущее жалование. Даже это обещание, превращавшее его практически в кабального работника, не слишком исправило положение. С того времени его демонстративно исключили из «внутреннего круга» компании; те, кто планировал деятельность компании за морем, больше не обращались к нему за советом: он лишился привилегий и, по некоторым признакам, был на грани нервного срыва.