Читать интересную книгу Долгий путь к себе - Владислав Бахревский

— Но разве это возможно — явиться к своей королеве с худыми побуждениями и с черным сердцем? — спросила королева.

«Она все знает!» — ужаснулась про себя пани Деревинская, но прекратить игру, затеянную в доме Фирлеев, она не могла.

— Ваше величество, я бедная дворянка. Все мое состояние захвачено ныне врагом отечества, этим ужасным Хмельницким. Но когда речь идет о счастье моей королевы, разве можно думать о себе? Когда до меня дошел слух о затруднении, которое испытывает ваше величество, я спросила себя: в чем же проявляется твоя любовь, если ты смотришь на это со стороны? Участливые вздохи делу не помогут. И вот я у ваших ног. Примите самое дорогое, что есть у меня.

И пани Деревинская поднесла королеве маленькую шкатулку с бриллиантовым перстнем.

Королева улыбнулась, но глаза у нее остались холодными.

— Вы напрасно доверяетесь слухам, пани Деревинская. У вашей королевы нет затруднений. Именно поэтому принять дорогую вещь у человека, который потерял все свое состояние, было бы с моей стороны недальновидно. Вашей королеве нужно богатое и сильное дворянство. Благодарю вас и более не задерживаю.

Это был провал. Полный и бесповоротный. Двери королевского дворца, если в этом дворце останется Мария де Гонзаг, для Деревинской закрылись навсегда.

Отвесив низкий и глубокий поклон, пани Ирена удалилась.

Впрочем, еще не все потеряно. И кое-что пани все-таки узнала. Во-первых, в стане Фирлеев, а стало быть, у карлистов, действует шпион Яна Казимира.

3

Пани Деревинскую ждал в кабинете Фирлеев сам бискуп Карл Фердинанд, претендент на корону. Он хотел знать все слова, сказанные королевой, и не только слова, но сам тон их. Бискуп остался доволен памятью и точностью глаза пани Деревинской, отпустил ее к пани Фирлей и пригласил их милости Фирлея и Вишневецкого, чтобы обсудить план дальнейших действий.

Назавтра назначено очередное заседание сейма, на котором может решиться участь претендентов на корону.

У пани Фирлей в гостях была княгиня Гризельда Вишневецкая.

— Вы знаете, какой выкуп взял этот библейский зверь с города Львова? — Княгиня обошла взглядом пани Деревинскую и разговаривала только с хозяйкой дома. Руки княгини были неспокойны. Она, то и дело дотрагиваясь до хрустальной вазы на столике, слегка поворачивала ее, дотошно, словно искала в ней какой-то изъян. — Семьсот тысяч злотых! У князя Иеремии вчера был человек из Львова.

— У моего мужа тоже кто-то был, — сказала пани Фирлей, чуть сжимая углы рта.

Пани Ирена знала: это признак подавляемого раздражения.

— Вы хотите сказать, что мои сведения неточны? — спросила княгиня Гризельда, не оставляя вазы в покое.

— Ни в коем случае, княгиня. Сначала Львов обобрали войска, бежавшие из-под Пилявы, а потом уже Хмель. Семьсот тысяч этот библейский зверь, как вы замечательно выразились, взял товарами. Город едва наскреб шестнадцать тысяч монет.

Княгиня Гризельда оставила наконец вазу и принялась терзать свой жемчугами шитый носовой платок.

— Мой муж не принял командования над гарнизоном Львова только потому, что боялся поставить город в худшее положение. Хмель и этот его Кривонос почитают князя за своего личного врага. Если бы князь остался в городе, они не отступились бы от его стен.

— Насколько я знаю, полковник Кривонос овладел Высоким замком, — вставила словечко пани Ирена.

— Бог покарал это кровавое чудовище. — Княгиня Гризельда упрямо беседовала только с равной себе пани Фирлей. — Он получил ранение.

— Господи! Все ужасно! — воскликнула пани Фирлей. — Каждый новый день приносит новые страхи. И это нелепое решение сейма!

— Вы имеете в виду запрет на выезд в Гданьск? — спросила княгиня.

— Ну конечно! Ведь запрещен не только выезд, но имущество тоже возбраняется вывозить. Собираются сделать еще один подарок Хмелю и татарам.

— Решение сейма — мера вынужденная, — сказала княгиня. — Если поедет в Гданьск хотя бы один из нас, тотчас побегут все. Мы без Хмеля передушим друг друга. Мой муж требует от сейма нового посполитого рушения. Нужно без промедления собрать новые войска. Нужно идти навстречу врагу.

Пани Ирена вдруг засмеялась.

— Нынче все чего-нибудь да требуют. Одни, как ваш муж, собираются идти навстречу гетману Хмельницкому, другие хотят оборонять переправы у Вислы, третьи — сесть в Варшаве. Но все говоруны только и знают, что укладывают сундуки да отправляют их на возах в укромные места, где наготове шхуны и дубасы. Это не мои слова, так говорят на улицах Варшавы.

— Ужасные времена! — пани Фирлей прижала пальцы к вискам. — Около Люблина казаками заняты Ленчна, Ухане. Неспокойно в Мозовии. Под самой Варшавой бродят тысячи разбойников из мужиков.

— У всех теперь на устах слова Радзивилла, — сказала пани Ирена. — Он якобы где-то обмолвился, что, покажись ныне под Варшавой полк казаков, все бы бежали, как крысы.

— Это не стиль Радзивилла! — презрительно сощурила глаза княгиня Гризельда: ей не нравилась Деревинская. — В ваших словах много яда. Но что вы посоветовали бы делать?

Пани Ирена понимала: это слишком много — нажить за день двух таких врагов, королеву и княгиню, но сдерживаться она больше не могла.

— Вам я посоветовала бы бежать, — сказала она, улыбаясь. — Князь Иеремия бегал по всей Украине и уцелел.

— Пани Деревинская потеряла все свое состояние! — поспешила на выручку своему другу сердца пани Фирлей.

— Сколько вы потеряли? — спросила княгиня Гризельда. — Мы потеряли десятки городов, и, однако, князь Иеремия не пал духом. Он готовится к новым сражениям. Польское войско не привыкло отступать, потому поражения столь удручающи. Да ведь моему мужу и не дали власти над войсками. Он воевал своими силами, на свой страх и риск. Зачастую один защищая всю Речь Посполитую от многих орд, казачьих и татарских.

— Простите меня! — поклонилась пани Ирена. — От этих ужасов многие из нас совершенно теряют головы. Ради Бога простите! Я знаю — князь Иеремия святой человек!

Это было сказано так искренне, такой аскетизм запечатлелся вдруг на лице пани Ирены, что княгиня простила ей разом все дерзости.

— Давайте помолимся! — Пани Ирена опустилась перед распятием на колени и услышала, как у нее за спиной встают на колени княгиня Гризельда и пани Фирлей.

4

На очередном заседании сената с пламенной речью выступил брацлавский воевода Адам Кисель:

— Необходимость заставляет снова вступить в переговоры с казаками, но переговоры невозможно вести от имени речи Посполитой, сказал он. — Надо прежде избрать короля. Не говорю, того или другого, а кого Бог на душу положит. Хмельницкого в наших документах титулуют «старшим войска Речи Посполитой», а сам он свои бумаги подписывает: «старший войска короля его милости». Соблаговолите же увидеть наконец, что у этих хлопов республика ничего не стоит. «А що то есть Ржечь Посполита? — говорят они. — И мы также Ржечь Посполита. Але король, то у нас пан!» Король для них нечто божественное. И только воли короля они послушают!.. Вы боитесь злоупотреблений королевской власти, хлопочете о гарантиях. Есть немало средств добиться подобных гарантий. Но если вместо скорейшего избрания короля станем заниматься рассмотрением возможных злоупотреблений, то все права наши пойдут к дьяволу, вольности — к двум чертям, а наши шеи — под острую саблю пана Богдана.

Снова начались речи, в которых предлагались разные варианты все тех же мер: «Идти под осажденное казаками Замостье, укреплять переправы на Висле, купить наемников для удержания Варшавы…»

Канцлер Оссолинский, чтоб сдвинуть сейм с мертвой точки, предоставил слово очевидцу из Покутья, шляхтичу Корчинскому. Этого шляхтича захватили восставшие мужики, повели на суд к своему предводителю Семену Высочану, но ему удалось бежать.

— Хлопский магнат Высочан, — сказал пан Корчинский, — взял Пнивский замок, перебил шляхту. В загоне Высочана крестьяне Пнивья, Пасечной, Горохолины, Ляховец, Жураков. Загон хорошо организован и вооружен, численность его превышает пятнадцать тысяч. И таких загонов ныне много. Есть загон Яремии Поповича, есть полк попа Василия, есть полки Максима Чеваги и попа Корытко. Эти полки и загоны взяли замки в Отынии, Палагичах, Обертине, Заболотове. В Печенижине бунтовщики разгромили замок его милости Станислава Потоцкого…

Пана Корчинского прервал вбежавший гонец:

— Казаки подошли к Бресту и Кобрину!

Тотчас было предложено начать сборы войска. Сразу же велась запись. И опять было чему удивляться! Богатейшие из богатейших, владетели тысяч и десятков тысяч душ давали, самое большее, по сто, сто пятьдесят человек. Один из Радзивиллов расщедрился на две сотни, и только канцлер Оссолинский, беднейший из магнатов, дал все, что мог, — шестьсот человек.