Ксандра сбросила сандалии, прошлась на босу ногу по тропинкам, по невыбитой, нехоженой траве, по пыльной дороге. И гладь тропинок, и ласково щекочущая ноги мурава, и по-мучному мягкая, по-летнему теплая пыль дороги были так приятны, что Ксандра невольно смеялась от наслаждения. В Лапландии нет таких тропинок, такой муравы и нет никакой пыли. Там не ступишь босой ногой: жестко, шершаво, мокро, знобко.
На Волге она тешилась, как мальчишка, — плавала, ныряла, зарывалась в горячий песок, снова кидалась в воду и снова в песок.
Вечером всей семьей Луговы сидели на терраске с окнами на Волгу. Мать угощала Ксандру вишней, клубникой, ранними яблоками, разными вареньями. Ксандра рассказывала о своей жизни в Лапландии. Мать, работавшая в благоустроенной школе, ахала и охала от жалости к дочери. Отец молча, грустно улыбался.
— Надеюсь, ты приехала навсегда? — спросила мать, когда дочь окончила рассказ. — Больше туда ни ногой?
— Наоборот, двумя ногами и всеми помыслами туда.
— Я не понимаю тебя, — призналась мать. — Здесь во сто крат лучше. От добра добра не ищут.
— Ищут, бегут, мамочка, и очень многие.
— Ты вот что ищешь, ради чего бежишь из дома?
— Ради того самого, чем ты занимаешься всю жизнь. Ты учишь. И я учу.
— Я дома, не скачу куда-то, на край света.
— Дома, не дома — это мелочи. Главное — то, что мы с тобой по душе, по призванию учительницы. Ты согласна?
— Да, я никогда не меряла свою работу рублем, отдавала ей все силы. Говорю, как на духу, — взволновалась Катерина Павловна.
— Не волнуйся, мамочка, верю тебе. — Ксандра начала поглаживать матери плечи, руки. — Я по себе знаю, что ты — прирожденная учительница. А я — в тебя. Почему я поеду туда? Потому, что там трудно. Не старикам же ехать. Там — наше молодежное дело. И еще потому, что там ново, интересно, все по-особому. И еще: я там заварила кашу — мне и расхлебывать ее.
— Долго ли?
— Покажет время. Может, и не мало.
— В разлуке с нами, с Волгой… — сокрушалась мать. — Не могла Лапландия быть поближе к нам…
А дочь утешала ее:
— После разлук есть встречи. В милые места легки, приятны все и всякие дороги. Верно, хороша Волга. Но после Лапландии хороша дважды. И Лапландия дважды хороша после Волги. Меня уже потягивает туда. Не грусти, мамочка, что бывает трудно, холодно, зато потом как приятно, как радостно! Борьба с трудностями укрепляет наши силы.
— Ты, папочка, что скажешь? — спросила Катерина Павловна мужа. — Ты больше моего знаешь Лапландию.
— Тут дело не в Лапландии, люди живут и дальше и трудней. Было бы ради чего. Конечно, жалко, что она не с нами, но в нас говорит одна родительская тревога, а в ней — преизбыток сил, желание и людей посмотреть, и себя показать, и совершить большое, героическое, и… Чего только нет в этой головенке! — Сергей Петрович погладил Ксандру по голове. — Не надо держать ее, пусть едет куда хочет.
Недели две Ксандра только и знала, что спала, гуляла с подружками, купалась, загорала, потом начала ходить к отцу в больницу на медицинскую практику и на кратковременные учительские курсы по перестройке старой, дореволюционной школы в новую, советскую. Она сильно сбавила сон, гулянье, но Волгу с ее горячим песчаным пляжем навещала каждый день.
Родители тем временем собрали кое-что необходимое для обучения и лечения. В конце августа она уехала в Лапландию. На память о ней родителям остался букет из перьев далеких, неволжских птиц.
14
На станции Оленья Ксандру встретил Колян. Уезжая домой, она сказала, что к двадцать пятому августа обязательно вернется; так и сделала. Ей очень хотелось начать занятия наравне со всеми, первого сентября, приучить школьников к этому.
Громоздкий, тяжелый груз оставили до санной дороги на станции. На этот раз погода была солнечная, теплая, без резких перемен. Ксандра шла спокойно-счастливая, радуясь встрече с милой северной природой. Любовалась младенчески маленькими листочками карликовых берез. Зажженные осенним увяданием, они были так похожи на огоньки рождественской елки. Скучные желто-зеленые мхи расцветились нежными оттенками лилового, изумрудного, оранжевого.
Колян был суетлив и возбужден: то забегал вперед, пробуя дорогу, то отступал в сторону, пропуская Ксандру, то подавал ей руку, помогая переходить бурные ручьи, кочковатые болота. И если бы можно, не отводил бы от нее глаз. Загорелая, с золотистым отливом, какой бывает на лапландских озерах под солнцем, с притягивающим, зовущим сиянием в глазах, она казалась ему вершиной земной красоты.
Народ жил еще на летней стоянке. Не дожидаясь Ксандры, школьники распялили куваксу, убранную тоже на каникулы, втащили в нее столы, табуретки. Первого сентября они пришли празднично одетыми. Колян научил их принести по букетику цветов учительнице, и у Ксандры набрался целый стол стаканчиков с цветами.
Для первого дня она не давала никаких уроков, а только рассказала, что в эти часы по всей России собрались в школу миллионы детей. Что этот день большой для школьников — новая ступень к образованию, поговорила о пользе грамотности. Затем рассадила ребятишек по росту, записала, вернула им стаканчики, переставив цветы в свою посуду, и отпустила.
Ребятишки выбежали на волю, но расходиться по домам, менять праздничную одежду на будничную не спешили, а затеяли игру.
К ним вышел Колян с гуслями и сказал:
— Кто мастер петь?
— Пой сам, мы не умеем. Мы только кричим, — отозвались ребятишки. И верно, любовь к пению появлялась не в игровые, а уже в трудовые годы.
— А кто мастер плясать?
Тут желающие нашлись. На пляс, на шум, на гусли вышла Ксандра. Потешив ребятишек, Колян отозвал ее в сторону и спросил:
— Можно поговорить с тобой?
— Что за спрос? — удивилась она. — Раньше ты начинал безо всякого.
Он не ответил и продолжал идти, наигрывая и напевая:
Хорошо в моем добром краюЛес шумит: я тебя обогрею.А вода: накормлю, напою.А олень: увезу, привезу.Ветерок: комаров отгоню.Хорошо в моем добром краю!
— Ну, говори! — напомнила Ксандра.
— Сядем вот здесь.
Сели на камень возле ручья.
— Ксандра, давай будем жить вместе! — сказал Колян.
— Как это — вместе?
— Я — мужем, ты — женой. А вокруг нас… — Колян изобразил руками, что вокруг них идет шумная, веселая суета. — Как там… — Он кивнул в сторону поселка, где гамели ребятишки.
Ксандра молчала. Колян, сделав недолгий перерыв, продолжал:
— Я увезу тебя на белых оленях. Наберу всяких-всяких цветов и обвешу оленям все рога. У меня будут новые санки.
Ксандра молчала.
— Я брошу курить, — пообещал Колян. — Теперь я курю немножко, без тебя. Я построю светлый русский дом с хорошей печкой.
— Лапландской учительнице нельзя иметь своих детей, — заговорила наконец Ксандра.
— Почему?
— Не до них. Некогда возиться с ними, на чужих не хватает ни времени, ни сил.
— Не хочешь детей — не надо. Можно без них, — ничуть не задумываясь, согласился Колян.
— Но не в детях, не в куреве дело. Я люблю тебя, Колянчик, сильно люблю, как сестра брата. А сестры не выходят замуж за братьев. И я не пойду за тебя, женись на другой. А мне будь братом! Нам не надо жениться, у нас не выйдет добра. Если женимся, мы потеряем любовь. Оставим все так, как было! Помнишь, как ехали мы в первый раз? Оставим все так!
— Ладно, — едва слышно сказал Колян. — Прощай! — и ушел.
«Почему «прощай»?» — недоуменно подумала Ксандра, но спрашивать не стала.
Придя домой, Колян спросил Максима:
— Ты можешь пожить без меня?
— А ты куда? — спросил, в свою очередь, старик.
— Есть дело, — ответил Колян неопределенно.
— Ладно, поживу, — согласился Максим: после операции ему стало лучше. — Ты долго будешь кочевать?
— Не знаю.
Неожиданное решение идти, нежелание рассказывать, быстрые сборы — все было так похоже на времена гражданской войны. И Максим прекратил расспросы. Колян взял с собой лайку, ружье, котелок, немножко кой-чего в рюкзак и гусли. Максим решил: если идет с гуслями — значит, на мирное дело и ненадолго. Опять выдумала что-нибудь беспокойная учительница. Не живется ей тихо, не человек, а буран, пурга.
Ксандра полагала, что вечером, как всегда, Колян завернет к ной, но не дождалась и пошла к нему сама. Она считала, что у нее нет причин менять к нему свое отношение.
— Ты дома! — удивился Максим. — А куда послала Коляна?
— Никуда не посылала.
— Ушел. Ничего не сказал.
«Стало быть, не хочет», — решила Ксандра и тоже ничего не открыла.
Максим думал, что Колян побродит день-два, самое большее — неделю: ведь за это время можно побывать в Мурманске. Но миновало больше недели, а парень не вернулся. Максим пришел в школу и начал жаловаться Ксандре: