надо выполнять соглашение. Жеребец действительно что-то знает. Даже из того, что все эти звуки специально записаны в самом начале кассеты, ясно: он располагает сведениями куда более обширными, чем я. Нет, пожалуй, это нечто большее, чем обычная информация.
Беспокоит одно: как будут использованы мои донесения. Каков истинный смысл, таящийся за метафорой – путеводная карта, помогающая жене вырваться из лабиринта и вернуться домой. Ужасно, если все будет зависеть от моих расследований. Когда пойду отдавать вторую тетрадь, нужно выдвинуть свои условия. Пусть больше не дурачит меня, а лучше честно объяснит, для чего понадобились ему мои записки, и гарантирует мне право уничтожить страницы, которые могут свидетельствовать против меня или выставить меня в неблагоприятном свете.
(Вторая кассета начинается с того момента, когда секретарша после моей беседы с заместителем директора клиники представила меня главному охраннику. Его кабинет находится на том же этаже, по другую сторону коридора. Пересекая его, секретарша шепнула: «Заместитель директора – импотент». Хотя коридор был довольно широк, мы пересекли его за две или три секунды. И я не успел обдумать ответ. Нет, лучше я снова вернусь к третьему лицу. Мужчина растерялся, не зная, как реагировать на ее слова. Он и мысли не допускал, что она хотела очернить заместителя директора, – целью ее было скорее не добиться от мужчины ответа, а ошарашить его и покрасоваться. И она своего добилась. Если уж женщина заговаривает с мужчиной о сексе, это сразу наводит на мысль, что она желает распалить его. Да и давно ль они оба были свидетелями странной сцены с врачом, и между ними, само собой, возникла некая близость.)
Кабинет главного охранника размером и обстановкой был точной копией кабинета заместителя директора. Рядом с входом еще одна дверь в соседнюю комнату – кабинет секретаря; на противоположной стене большое окно с двойной рамой, обеспечивающее свет и тишину. Такие же, как в кабинете заместителя директора, кресла для посетителей на металлических ножках, обтянутые черной искусственной кожей. Но на этом сходство кончалось. Кабинет заместителя директора отличался предельной лаконичностью. Кроме висевшей в рамке акварели с изображением случки лошадей, все – от ковра на полу и до пластмассового календаря – было выдержано под цвет стен в серовато-голубых и близких им тонах. Здесь же царил невообразимый беспорядок. Все стены были покрыты панелями разной величины с приборами и переключателями, между панелями тянулись во все стороны или свисали пучки разноцветных проводов, на полу валялись инструменты и детали. Будь в кабинете хоть какой-то порядок, он походил бы на радиостудию или электронно-вычислительный центр, но сейчас, весь загроможденный, он напоминал склад электрооборудования.
Мужчина в белом халате, сидевший спиной к двери, низко склонясь над рабочим столом у окна, повернулся на вертящемся стуле и снял наушники.
– Мы с вами уже встречались. Простите, что не представился тогда, – я исполняю обязанности главного охранника.
Это и был коренастый толстяк, водитель белого фургона, приезжавший за врачом вместе с заместителем директора. Но мужчина, вместо того чтобы успокоиться, встретив знакомого человека, стал еще более подозрительным. Слишком уж много совпадений.
Как бы угадав его мысли, главный охранник заговорил снова. Скороговоркой – так что невольно чувствовалось, как напряжены его голосовые связки.
– Нет-нет, можете не представляться. И никаких объяснений не нужно. Я все о вас знаю.
– Тогда почему…
Главный охранник, подняв пухлую ладонь, остановил мужчину. Он взял черный аппарат, стоявший сантиметрах в пяти от стола, и включил его. Послышался звук, похожий на комариный писк. Торжествующе ухмыляясь, главный охранник привстал и через стол направил аппарат на мужчину. Комар превратился в овода, а над левым карманом пиджака мужчины затрещал, резанув ухо, электрический разряд.
– Что там у вас? Выньте, пожалуйста.
– Это…
– Знаю-знаю, взятое напрокат женское платье.
Пронюхал, никуда не денешься. Мужчина неохотно достал оттопыривавший карман бежевый сверток. Главный охранник привычным движением снял пояс с платья, ногтями открыл тайничок на пряжке и вынул ртутную батарейку. Аппарат сразу умолк.
– Потрясающе.
– Ультракоротковолновый передатчик. Вы носили его с собой и потому, что бы ни делали, были у меня как на ладони. Знай вы об этом, не стали бы так поражаться. Теперь понимаете, почему мы прибыли на «скорой помощи» чуть ли не в момент происшествия.
– Хитро придумано. Но тогда и старик из посреднической конторы, похожий на бывшего фокусника…
– Он здесь ни при чем. В посреднической конторе этим не занимаются. В платья и украшения, выдаваемые напрокат, заранее вмонтированы миниатюрные передатчики.
Главный охранник, слегка оттолкнувшись от пола каблуками, повернулся на стуле и, словно управляя автомашиной, начал орудовать кнопками и рукоятками на большой панели, установленной у левой кромки стола. Тотчас появились скрытые в стене катушки пятидесяти четырех магнитофонов – девять в высоту, шесть в длину, – и чуть не все разом пришли в движение: одни вдруг замирали, другие начинали крутиться, но закономерности их вращения он не уловил.
В углу комнаты вдруг послышался шепот. Это явно была запись. Но откуда исходят звуки, было не ясно, и это очень усиливало эффект присутствия. Суть разговора не имела значения; неведомые мужчина и женщина сводили свои денежные счеты – так откровенно, что даже слушать их казалось постыдным. Здесь, наверное, играло роль высокое качество динамика и усилителя, но и не только это. Видимо, имело значение и то, что диалог ведут два человека, а недоговоренности, эллипсисы не позволяют проникнуть в разговор постороннему.
– Пустяки… Увод по схеме В-три…
Выключив звук, главный охранник объяснил, в чем дело. Когда в посреднической конторе берут напрокат платье, цель, за редким исключением, одна – увод. Кстати, и мужчину заподозрили было в намерении совершить увод, то есть увести больного из клиники за ее территорию или за сферу дозволенного поведения.
Стационарные больные, как правило, не имеют одежды для выхода из клиники. Свидания разрешены либо в палате, либо в специальном помещении, и желающим свободно покидать клинику лучше всего оставаться амбулаторными больными. Когда больной одинок – это полбеды, но, если одежду тайком проносят семейному человеку и тот покидает клинику, у супруги его или, соответственно, супруга невольно рождаются подозрения, приводящие к семейным ссорам.
Но кто же они, эти посетители, которые, запасшись всем необходимым, вплоть до взятой напрокат одежды, приходят повидаться с больными? Конечно, прелюбодеи. А сами больные, скорее всего, благодаря своему алиби – отсутствию одежды, позволяющей выйти из клиники, – наглеют, и, по имеющимся сведениям, прелюбодеи среди стационарных больных составляют (независимо от пола) три с половиной – четыре процента. Для тайных свиданий со стационарными больными как раз и предусмотрена выдача одежды напрокат.
Когда