Интервьюер поднялся, Брен поднялся, Банитчи поднялся - откуда-то сбоку, где за ярким светом его не было видно. Все поклонились. Интервьюер протянул руку для пожатия. Должно быть, кто-то ему подсказал.
- Я вижу, вы знакомы с нашими обычаями, - решился заметить Брен, интервьюер был польщен, поклонился и сжал Брену руку в сокрушительной хватке.
Обратный рейсовый самолет улетал на закате. У съемочной группы было ещё одно задание в Майдинги - электрическая авария. Слава Богу. Бригада паковала юпитеры, отсоединенные кабели извивались - нашествие красных и черных лоз - по древним коврам, тянулись из отдаленных коридоров. Майги отправился отсоединить дальний конец где-то возле кухни, куда, Брен был уверен, персонал отнюдь не рвался впускать чужаков. Все хозяйство сворачивали и раскладывали по ящикам. Стеклоглазые звери пялились со стен, столь же изумленные и пораженные, как пайдхи.
Что же я наделал? - спрашивал он себя, и ещё он спрашивал себя, сможет ли оправдать все, что сказал, когда будет писать рапорт на Мосфейру... но слишком щекотливых тем удалось избежать - хоть это мне удалось... если закрыть глаза на сбой мысли, когда речь зашла о дорогах.
- Мы бы хотели и в будущем проводить такие интервью, - сказал тот человек - Брен не мог вспомнить его имени: не то Дайгани, не то что-то вроде. - Мы были бы рады, нанд' пайдхи, записать репортаж прямо на Мосфейре. Может быть, через посредство вашего телевидения, но чтобы одна из наших бригад работала прямо на месте - интервью с простыми людьми, в таком духе.
- Конечно, если получится проработать этот вопрос, - ответил Брен. Это был стандартный ответ на любое неподходящее предложение. Брен не мог допустить, чтобы эта идея дошла до Мосфейры в таком виде, как будто он с ней согласен. - Я мог бы связаться с нужными людьми...
И дальше должно было естественно последовать "Дайте мне телефон" сознательный вызов Банитчи и Чжейго - и Табини. В голове промелькнула добрая дюжина неприятных мыслей. Служба новостей должна знать, что кто-то пытался убить меня, но ни один из телевизионщиков и не заикнулся. И я не заикнулся. Принятое в Бу-чжавиде заговорщицкое отношение к безопасности впитывается в плоть и кровь тех, кто там живет, - никто не беседует с прессой без разрешения, никто не передает слухов, все это оставляют департаментам, имеющим полномочия устанавливать официальную политику.
Но почему я не смог сказать службе новостей, что здесь вчера погиб человек? А почему они не спросили - ведь знали?
Я не знаю, что передавали в известиях на прошлой неделе. Я не знаю, что общеизвестно, а что нет, а стандартная политика управления говорит: если не знаешь - помалкивай.
И вот Брен делал вежливое лицо, и кланялся, и потел - все ещё потел, хоть заметно похолодало. Надвигался грозовой фронт. Телевизионщики надеялись, что их самолет пробьется через непогоду. Они уже прорывались через фронт этим утром, побросало и покачало, тот ещё полет получился "долгий", как выразилась Чжейго, а телевизионщики выразились чуть-чуть решительнее - "неудобный".
Но теперь уже открыли передние двери, и в холл влетает ветер и льется свет, куда более яркий, чем электрические лампочки, которые светятся слабым золотом. Бригада выносила свои юпитеры, интервьюер застрял - поболтать просто так, Тано и Алгини стоят, сблизив головы, у дверей, смотрят, как телевизионщики выносят оборудование - Алгини прибыл вместе с ними. Как и Банитчи. А Чжейго... где-то, может быть, отдыхает; а тем временем в голове все сталкиваются друг с другом мысли - что я сказал да что я подумал, орут и требуют внимания и дальнейшего анализа.
Банитчи аккуратно отцепил интервьюера и проводил до самой двери, где последовал ещё один неизбежный круговой обмен поклонами.
Брен тоже исполнил положенные любезности и, когда последний телевизионщик оказался снаружи, оперся спиной на дверь с неосвещенной стороны и с облегчением перевел дух.
- Тано и Алгини проводят их до аэропорта, - сказал Банитчи; на фоне освещенного солнцем двора снаружи он вырисовывался черным силуэтом. - Они могут остаться внизу на ужин. Я там нашел хороший ресторан.
- Прекрасно, - сказал Брен, но не спросил "А почему бы нам всем туда не поехать?", потому что большинство посетителей было бы не в восторге от убийства под салат. Он вдруг понял, что страшно нервничал на протяжении всего интервью не только из-за каверзных вопросов, которые могли вдруг прозвучать, но и потому, что не доверял этой команде с бесчисленными ящиками для оборудования, и потому, что не знал этих людей.
"Все, - решил он, - ты полный параноик. Ты боишься. Но ведь не думаешь же ты на самом деле, что бригада из национальной сети новостей начнет закладывать взрывные устройства? Полная глупость".
- Вы отлично справились, нанд' пайдхи.
- Никак не получалось собраться с мыслями. Я мог бы говорить и лучше.
- Табини считает, что такие интервью будут происходить и потом, сказал Банитчи. - Он думает, пришло время для пайдхи стать более публичной фигурой. Больше соприкасаться с народом.
- И это сумеет остановить тех, кому я мешаю живой?
Он не собирался возражать. Несомненно, ход был разумный. Несомненно, именно так считает Табини. Но беспокойное чувство не отпускало.
- Почему бы вам не подняться наверх, нади, и не снять пальто? Теперь уже можно расслабиться и отдохнуть.
Брен не знал, сумеет ли расслабиться на весь оставшийся день, но воротник пальто тер шею и все тело одеревенело - слишком долго сидел неподвижно. Пойти наверх и переодеться во что-нибудь поудобнее - это не просто хорошая мысль. Это единственное, что они тебе позволят сделать или решить до самой ночи. Твое единственное великое решение.
До завтрашнего дня.
Брен сказал - потому что это было политично в настоящей момент, и потому что ещё раньше собирался и угрюмо твердил себе, что надо, - он сказал:
- Я был груб вчера вечером, Банитчи, простите меня.
- Я не заметил, - сказал Банитчи.
Внимание Банитчи было направлено наружу, за дверь, на фургончик, дверцы которого уже захлопывались со стуком.
- Мне жаль, что так вышло с вашим ассоциатом. Мне жаль ваших наставников.
- Вы тут не при чем. И я тоже. Можно было бы лишь пожелать, чтобы он оказался умнее - но не удачливее. - Банитчи положил руку на плечо Брену, и это движение лишь наполовину было жестом расположения. - Идите наверх, нади.
Уходи и не докучай мне. Пайдхи умеет переводить. Мысли Банитчи были где-то далеко, и Брен - после жара юпитеров - решил, что стоит вернуться наверх, в ванну, которую пришлось покинуть раньше времени. В ванне меня не станут тревожить. В ванне не придется беседовать на философские темы. А заодно она подлечит болячки, о которых вовсе не хочется говорить со слугами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});