В случае Лираз, так буквально под ними. Она была чуть выше ростом, чем их нагрудные доспехи; они наслаждались, делая вид, что не замечают ее. Как все Бумажные клинки, эти двое были около семи футов роста, и это не считая шлемов с плюмажем. Может, пару дюймов добавляли каблуки на сапогах, но даже босиком, они были бы гигантами. Да, Лираз знала, что они были великанами, которых она могла свалить одним ударом, отчего снести их неуважение было еще тяжелее.
— Рабы входят через Иствей, — скучающе сказал тот, что слева, даже не глядя на них.
Рабы.
Их доспехи давали ясно понять, что они Незаконнорожденные. Они носили жилеты из темно-серой кольчуги поверх черной стеганки, наплечники и штаны из черной кожи, с защитными пластинами. Кожа была изношена, кольчуга потрепана, защитные пластины были помяты и им требовался ремонт. Ради аудиенции у Императора, они надели короткие плащи, которые были в лучшей форме, в отличие от остальной их униформы, так как они их редко надевали. Плащи были плохой идеей — ничем, кроме как лишней возможностью быть схваченным врагом.
Ну, место для нашивки все же было: овальный щит, содержащий в себе звенья цепи. Цепь. Предположительно, она означала солидарность, но каждый знал, что на самом деле она означает рабство. Лираз подумала о мятежных химерах в их рабских цепях и ощутила внезапный порыв. Она увидела себя, срывающей плащ и бросающей его в большое ущелье Бумажных клинков, но это было из разряда фантастики. Она ничего не сделала, ничего не сказала.
Однако Азаил рассмеялся. Он был единственным, кого знала Лираз, чей смех, пусть даже неискренний, звучал, как настоящий и был таким же обезоруживающим. Бумажные клинки уставились на него, наморщив лоб. Онемевшие тупицы, никак не поймут, смеются над ними или нет. Они всегда вели себя так, хотелось сказать ей. Азаил подтолкнул ее.
— Это из-за нашивки, — сказал он ей, словно она пропустила удачную шутку.
Она даже не улыбнулась; она представить не могла, что способна смеяться так же, как брат — кувыркающимся, легким и расслабленным смехом. Когда смеялась она, звук выходил скованным и сухим, даже в ее собственных ушах. По сравнению с теплым заразительным смехом Азаила, ее смех был покрыт твердой коркой.
Акива тоже не смеялся. Без враждебности или хоть какой-то реакции, он держал Имераторский вызов в нескольких дюймах от лица стражника, пока тот читал. С недовольством охраник жестом показал, что они могут войти.
«Братья мои, — подумала Лираз, входя в Астрай между ними. — Как же они отличаются друг от друга: Азаил — светловолосый весельчак и Акива — угрюмый молчун. Солнце и тень. А кто я?»
Она не знала. Камень? Сталь? Черные руки, вечно напряжена для того, чтобы быть смешливой.
«Я являюсь звеном в цепи», — подумала она. Их нашивка заявляла на это право — не в рабстве, но в силе. Лираз шагала между своими братьями, они шли все трое в ряд по центру широкого городского бульвара. Это мои звенья. Их броня была тусклой, в лунном свете, в свете лампы, в свете огня их перьев, и народ расходился по сторонам, глядя на них настороженно. «О, Астрай, — думала она, — мы слишком хорошо храним твою безопасность, а ты платишь нам за это их страхом». Лираз знала, что они не были ни уважаемы, ни любимы народом, а вскоре они еще и станут изгоями, с позорной репутацией, но ее это не волновало. До тех пор, пока с нею были ее братья.
63
СИЛА ТРЕНИЯ СЧАСТЬЯ
— Они нереальные, правда?
Зири покраснел. Он не слышал, как подошла к нему Кару, и она поймала его на том, что он наблюдал за ее целующимися друзьями. Он подсматривал? Что она увидела на его лице? Он старался выглядеть беспечным.
Она сказала:
— Мне кажется, что половину необходимого им воздуха они вдыхают изо рта друг друга.
Так оно и казалось, но Зири не хотелось сосредотачиваться на том, что он тоже заметил. Он никогда не знал никого, кто бы вел себя так же, как Сусанна с Миком. Сейчас они находились на курином дворе — из всех мест, это меньше всего подходило для романтики, но им, похоже, было плевать. Он мог видеть их через распахнутую дверь, омываемую белым солнечным светом. Сусанна балансировала на краю ржавого корыта для скота, так что она была выше Мика. Склонившись к нему, она обнимала его за голову обеими руками, запутав пальцы в его волосах. Его руки обхватывали ее бледные ноги, и гладили их туда-сюда от коленей до бедер и обратно. Это было больше, чем поцелуи, что заставило Зири забыться и уставиться на них. Потрясающая близость прикосновений.
Он был свидетелем привязанности у химер, и он был свидетелем страсти, но, как правило, любовь предназначалась у матерей детям, а нечто похотливое расползалось по углам во время пьяных пирушек у Военачальника. Он прожил всю свою жизнь в городе, охваченном войной, провел большую часть времени с солдатами, и никогда не знал своих родителей; Зири никогда не испытывал ни привязанности, ни страсти к своей идеальной паре, и ...и от этого было почему-то больно. Когда он наблюдал за ними, это позволяло вырываться боли из его груди. Он с трудом мог себе представить, чтобы кто-то вот так бы касался его.
— Должно быть, это что-то только человеческое, — сказал он, стараясь звучать легкомысленно.
— Нет, — голос Кару был задумчивым. — Дело в удаче. — Он подумал, что тоже увидел вспышку боли на ее лице, но она улыбнулась и боль исчезла. — Смешно даже думать, что не прошло и несколько месяцев с тех пор, как она боялась даже заговорить с ним.
— Ник-ник, боялась? Поверить не могу. — В крошечной Сусанне было столько ярости, что Вирко прозвал ее ник-ник, благодаря звуку, издаваемому скорпионовой землеройкой, которая известна тем, что может победить хищника, превосходящего ее по размерам в десять раз.
— Знаю, — сказала Кару. — Она точно не из робких.
Они были в столовой, время завтрака уже прошло. Зири только что закончил караул и размазывал остатки завтрака по тарелке: холодные яйца, холодный кускус, абрикосы. Кару уже поела? Руки ее были крепко сплетены вокруг своей собственной талии.
— Это было только один раз, когда я видела ее такой, — сказала она, мягко улыбаясь от хороших воспоминаний. Ее лицо стало намного живее с того момента, как прибыли ее друзья. — Она даже не знала его имени на протяжении долгого времени. Мы звали его — «скрипачонок». Она становилась такой нервной каждый раз, когда думала, что, возможно, увидит его.
Зири безуспешно пытался — не в первый раз — представить человеческую жизнь Кару, но у него не было условий для этого, так как он не видел ничего в этом мире, кроме казбу, и пустыни, и гор, окружающих его.