в участок, фотографировали и допрашивали… Чтобы выписать штраф.
Черные глаза представителя недавно обнаруженного двенадцатого колена Израилева смотрели строго.
Арон предъявил паспорт.
— Ее паспорт!
Пока Анна искала справку, Арон расспрашивал полицейского об Эфиопии. Знает ли он, что страна его исхода прежде называлась Абиссинией и почему абиссинцы ходили босыми?
— В Эфиопии тропическая жара…
Получив справку с кодом, он долго вертел ее в руках, за десять лет службы он такого не видел. С кого штраф взыскивать? Пересняв справку, он отослал ее по вотсапу.
— Где были ваши бабушки с дедушками, когда Италия напала на Эфиопию? — спросила его Анна.
Полицейский, рожденный в Израиле в 1992 году, понятия не имел ни о войне, ни о старейшинах эфиопского рода.
— Нет ли тут ваших родителей? — спросила Анна и показала ему каталог Израильского музея с детскими рисунками и фотографиями новоприбывших эфиопов. Полицейский заинтересовался. Аккуратно перелистывая страницу за страницей, он, к своему удивлению, обнаружил среди сидящих за столом в гостинице «Дипломат» своего старшего брата и мать с пузом, в котором и обитал он, ныне сформированный полицейский.
В связи или не в связи с происходящим начальство отменило штраф («не взимать в связи со специфической формой удостоверения личности») и позволило принять в дар каталог, ибо «данный акт не имеет целью подкуп служебного лица».
Пушкин в полицейской форме смотрел на странную русскую с онегинским обожанием.
Букетик и тортик
16 ноября 1933 года Полину Абрамовну Канторович, работающую сестрой-хозяйкой в Детской больнице им д-ра Раухфуса, наградили грамотой «ударника за подлинно самоотверженное участие и проявленный энтузиазм в социалистическом соревновании и ударничестве по повышению производительности труда и улучшению качества медобслуживания в период конкурса на лучшую больницу».
Нарядное оформление. Парят самолетики, замаскированный солдат с ружьем направляет орудийное дуло в нижний край листа, в центре — скромный портрет Сталина, взятый в красную рамку, и Ленин во весь рост, посмертно изрядно раздавшийся.
— Ширпотреб, а приятно, — упредила Полина Абрамовна Леву от критики в адрес художников-оформителей государственной карточной фабрики.
— Еще как, мама! Ты ж держава наша и оплот! — Стискивая в объятьях не посмертно раздавшуюся, а живую, теплую мать, Лева, награжденный в 1932 году орденом Трудового Красного Знамени, в 1934-м — орденом «Знак Почета», в 1941-м — «За боевые подвиги» посмертно, — слышал биение сердца в ее необъятной груди.
Восторженный ребенок, очарованный жених, отчаянный путешественник — вот какого сына подарила Полина Абрамовна стране, а та отплатила похоронкой.
Вдова Левы, которая вот-вот появится здесь в образе невесты, будет рассказывать в старости юным следопытам:
«Еще мальчиком-самоучкой он начал работать помощником художника в Театре юного зрителя и в эту же пору увлекся иллюстрированием книг. Девятнадцати лет от роду Лев Канторович выпустил два интереснейших альбома; сильные, броские, энергичные рисунки молодого художника сразу же были замечены и оценены по достоинству. В эту же пору Канторович оформил спектакль в театре Нардома — пьесу Всеволода Вишневского „Набег“. В 1932 году Лев Владимирович ушел матросом в знаменитую полярную экспедицию на „Сибирякове“. Рисовать «из головы» в спокойной обстановке мастерской он не любил. Он был путешественником по характеру, по натуре. Поход „Сибирякова“ был началом бесконечных отъездов Канторовича. Через год Лев Владимирович ушел в экспедицию на „Русанове“. После военной службы, навсегда привязавшей его к погранвойскам, Канторович отправился в высокогорную экспедицию на Тянь-Шань, затем с погранвойсками участвовал в освобождении Западной Украины и Западной Белоруссии, потом провоевал всю финскую кампанию и погиб еще совсем молодым человеком в бою в начале Великой Отечественной войны».
* * *
Обеденный стол, на котором некогда утопал в цветах Владимир Абрамович, был уставлен яствами, приготовленными старушкой Шейной Леей с помощью Полины Абрамовны. В ожидании опаздывающих стыла еда. Лева развлекал присутствующих.
— Люди, вы не представляете себе, сколь необъятна наша страна! И везде — границы! На юге и на севере, на западе и на востоке, по горам и пустыням, по морям и рекам, в дремучих лесах и степях, повсюду! И мы в жару и холод, летом и зимой, ночью и днем стережем их нерушимость! Ура нам!
Кому, собственно, ура?
Всем домочадцам из куплетов Владимира Абрамовича со страницы 46–49. За исключением служанки, которую, как и нынешнюю, Иринью, к столу не позвали, хотя именно она и накрывала его.
— В высокогорных участках в центральном Тянь-Шане границу охраняют верхом. Представляете меня верхом на коне!
Звонок в дверь.
А вот и Ляля с Федей!
Букетик и тортик.
«Хорошо, когда семья большая и дружная, — думала Иринья, взрезая острым ножом шоколадную гладь вафельного тортика. — А вот не раскупят у кондитера все торты — куда их? Этот-то не пропадет, а кремовый с розами? На такой Федор Петрович не раскошелится. Он каждую копейку считает. На день рождения преподнес носовой платок: „Вот умру я, будешь, Иринья, слезы лить и моим платком утираться“. Это он, конечно, по-русски пошутил. Евреи так не шутят. Хоть счет деньгам знают. Но не все. Лева щедрый. Как услышал про