Это не была по-настоящему влиятельная и сплоченная группировка. Скорее летучий отряд, сильный всеобщим одобрением. Наша героиня фактически создала группу поддержки из воздуха. Обрушиваясь на могущественных врагов, она тем самым набивала себе цену. Реально за ее спиной стоял только Бестужев, так же как настоящим союзником принцессы Иоганны был один Шетарди. Но прусские «матадоры» изрядно попортили кровь Алексею Петровичу, ибо их действия одобрялись большинством. Тогда как обладавший весомой властью канцлер оказался чуть ли не в изоляции.
Теперь похожую интригу предстояло развить Екатерине. Она отлично справилась с делом. Не только насмехалась над врагами и настраивала против них свет, но и перебивала выгодные для Шуваловых матримониальные партии, что при тогдашнем значении родственных связей, когда члены близких семейств составляли общие группировки, много значило. Так, на Масленицу 1757 г. ей удалось сговорить фрейлину Марину Осиповну Закревскую, племянницу Разумовских, за своего друга, наследника громадного состояния Льва Нарышкина, которому мать прочила в жены девицу Хитрово, племянницу Шуваловых.
При этом очень характерны рассуждения Екатерины: «Нельзя допускать этого брака… надо дать Льву в жены кого-нибудь в нашем духе». К этому времени вокруг нее уже сложился кружок родни Нарышкиных, которые поддерживали великую княгиню, и выражение «в нашем духе» означало: из нашей партии. Так и случилось. Интрига вскрылась только после того, как императрица дала согласие на свадьбу. «Шуваловы были удивлены способом, которым провели Хитрово и их самих… Этот брак Льва Нарышкина сдружил меня более, чем когда-либо, с графами Разумовскими, которые действительно желали мне добра… и не были также недовольны тем, что одержали верх над Шуваловыми»[447]. Так скреплялись политические союзы.
Бедная Анна Дмитриевна
Великая княгиня иронизировала, говоря, что «это был еще лишний знак внимания», проявленный ею по отношению к врагам. Она отлично знала, что с Шуваловыми шутки плохи. Е. В. Анисимов удачно назвал Петра и Александра Ивановичей «братьями-разбойниками». Удаление фаворита-соперника Бекетова, дуэль, чуть не стоившая Чернышеву головы, свидетельствовали о жестких методах борьбы. Впрочем, приемы Бестужева мало отличались от действий его врагов, так что все участники конфликта стоили друг друга.
Буквально на третий день после родов Екатерины произошло событие, способное если не напугать, то, во всяком случае, предостеречь неосторожного политического игрока. От императрицы пришли спросить, не осталась ли в комнате великой княгини голубая атласная мантилья, которую надевала государыня, когда заходила к невестке. В помещении роженицы было холодно. Мантилью нашли и отослали ее величеству. Но тем временем в поисках накидки одна из горничных Елизаветы — ее тезка и старинная подруга Елизавета Ивановна Франц — сунула руку под изголовье ложа государыни и нащупала там какой-то пучок волос.
Дочь Петра смертельно боялась колдовства. В ее царствование процессы над «придворными» ведунами не были редкостью. Справедливости ради скажем, что они шли и при великом преобразователе, и при Анне Иоанновне и заканчивались обычно гибелью обвиняемого. Дав обет не применять смертную казнь, Елизавета фактически смягчила ситуацию — ворожей больше не лишали жизни[448]. Однако это не отменяло ни суеверия государыни, ни ее страха порчи. Суды продолжали разбирать дела о сглазе и покушении на царское здоровье. «Здешняя страна похожа на такую, где властвует инквизиция… — замечал в донесении 1746 г. французский полномочный министр Луи Д’Альон, — она вот-вот погрузится в первобытное свое состояние, ибо духовное сословие не может в ней владычествовать без помощи невежества и суеверий».
Дипломат перегибал палку, показывая ситуацию такой, какой ее хотели видеть в Париже: «Эта страна не походит на другие: она движется назад и нечувствительно пребывает в изначальном хаосе… Не европейским нациям оплакивать это попятное движение России»[449]. При реформаторе Петре I колдунов жестоко пытали и казнили за попытки положить в кушанье «шпанских мух» или за «зелье кровавого цвета», которое вливали в царские следы[450]. При Елизавете — ссылали. А Екатерина II по рационалистическим соображениям отказалась от ведовских процессов и законодательно запретила пытку. Так что нравственный климат в России все-таки менялся, власть уходила от средневековых представлений, приближаясь к просвещенческим. Августейшая свекровь нашей героини стояла как бы на середине этого пути: от природы она была несклонна к жестокости, но подозрительна, легко пугалась «лягушачьих лапок» под кроватью, ниток на ковре и меловых кругов на паркете.
Императрица приказала перевернуть матрас и подушки. Там обнаружили «бумагу, в которой были волосы, намотанные на какие-то коренья». Столпившиеся вокруг камер-фрау хором заговорили о чародействе. Обвинили одну из горничных, тоже любимицу Елизаветы, Анну Дмитриевну Домашеву (Думашеву, во втором замужестве Воронову). «Господа Шуваловы не любили этой женщины, которая была им враждебна, и по своей силе, и по доверию императрицы, — вспоминала Екатерина, — которым она пользовалась с молодых лет, была очень способна сыграть с ними какую-нибудь шутку, которая сильно уменьшила бы их фавор. Так как Шуваловы имели сторонников, то последние усмотрели в этом преступление».
По приказу государыни Александр Шувалов арестовал Домашеву, ее второго мужа и двух сыновей. Попав в Тайную канцелярию, Анна Дмитриевна во всем повинилась. А вот ее супруг камердинер Матвей Иванович Воронов, тоже пользовавшийся прежде большим доверием царицы, не выдержал нажима, «спросил бритву, чтобы побриться, и перерезал себе горло». Арестантка с детьми еще долго находилась в заключении. «Она призналась, что, дабы продлить милость императрицы к ней, она употребила эти чары и что положила еще несколько крупинок четверговой соли в рюмку венгерского, которую подавала императрице. Это дело кончили тем, что сослали и женщину, и ее детей в Москву»[451]. А при дворе распустили слух, будто глубокие обмороки, случавшиеся у Елизаветы Петровны, — следствие колдовства Домашевой.
Крайне странная история. Признание — еще не доказательство вины. Наказание бывшей любимицы за порчу государева здоровья выглядит подозрительно мягким, ведь ее отправили в Первопрестольную, а не в Сибирь. Похоже, Шуваловы удовлетворились простым удалением враждебной им камер-фрау от Елизаветы. Возможно, Анна Дмитриевна оговорила себя, дабы избежать худшего. Что касается ее второго мужа, Матвея Воронова, то его самоубийство вызывает много вопросов. Сам ли он наложил на себя руки? С какой целью? Боясь суда или сохраняя чужие тайны?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});