«Это новое распоряжение не уменьшило моего горя, — писала Екатерина. — …Я столько хлопотала у канцлера, что он (Салтыков. — О.Е.) вернулся сюда прежде, чем курьер достиг Стокгольма»[434]. Вообще бывший враг оказывал великой княгине важные услуги, касавшиеся не только милого друга. «Во время его отсутствия… Бестужев все известия, какие он получал от него, и депеши графа Панина, в то время русского посланника в Швеции, посылал мне»[435].
Зачем Екатерине могли понадобиться донесения Никиты Ивановича Панина? Для удовлетворения любопытства? Посвящая великую княгиню в круг важных дипломатических вопросов, канцлер нечувствительно втягивал ее в свою политическую игру. Он расширял кругозор молодой дамы за счет сведений, явно не предназначенных для ее глаз. Сопричастность государственным тайнам и международным интригам отвлекала Екатерину от тоскливых мыслей.
Но больше всего она хотела видеть Сергея. В ранней редакции, предназначенной для Понятовского, наша героиня писала: «Я… старалась без отдыха, побеждая все трудности и сражаясь изо всех сил против всяких препятствий, чтобы добиться его возвращения, и это мне удалось, сверх того, что следовало ожидать. Однако я вовсе не сулила себе радостей от этого возвращения, так как этому мешал тяжелый характер этого господина»[436].
Тяжелый характер Салтыкова проявился вскоре после приезда. Он прислал к Екатерине Льва Нарышкина, чтобы спросить, где они могут увидеться. Великая княгиня все устроила, но возлюбленный не решился на свидание, это было так не похоже на прежнего «беса интриги»! «Я ждала его до трех часов утра, но он совсем не пришел; я смертельно волновалась по поводу того, что могло помешать ему». На следующий день Екатерина узнала, что граф Р. И. Воронцов «увлек» Салтыкова «в ложу франкмасонов». «Он уверял, что не мог выбраться оттуда, не возбудив подозрений». Как всякая покинутая женщина, великая княгиня преисполнилась недоверия: «Я так расспрашивала и выпытывала у Льва Нарышкин, что мне стало ясно как день, что он не явился по недостатку рвения и внимания ко мне без всякого уважения к тому, что я так долго страдала».
Екатерина еще не знала, что упреки способны затушить у охладевшего поклонника остатки пыла. «Правду сказать, я этим была очень оскорблена; я написала ему письмо, в котором горько жаловалась на его поступок. Он мне ответил и пришел ко мне; ему нетрудно было меня успокоить, потому что я была к тому очень расположена»[437].
Вскоре Сергей уехал в Гамбург. У Екатерины была возможность передавать весточки через Бестужева, и, вероятно, на первых порах она ею пользовалась. Но после известий о «нескромном поведении» оскорбленная женщина должна была замолчать.
Еще во время первой поездки Сергея в Швецию канцлер преподал Екатерине горький урок: «Ваше высочество, государи не должны любить. Вам угодно было, потребно было, чтоб Салтыков вашему высочеству служил. Он выполнил поручение по предназначению, ныне польза службы всемилостивейшей вашей императрицы требует, чтобы он служил в качестве посла в Швеции. Высочайшая воля августейшей монархини для всех и для каждого есть священный закон»[438].
Открытие потрясло цесаревну. Оказалось, что не только она выполняла приказ императрицы. Милый Сергей не любил ее, а лишь делал вид по августейшему повелению. Екатерина вновь оказалась немила и нежеланна. Внутреннее опустошение, нервный срыв и как результат долгого и мучительного издевательства над человеческой душой — серьезный психический комплекс женской неполноценности, оставшийся с великой княгиней на всю жизнь. Отныне для Екатерины стало необходимым постоянно доказывать свою дамскую привлекательность, причем не череде сменяющихся возлюбленных, а самой себе.
Глава 8
Новый статус
Появление у великокняжеской четы сына создало новую политическую реальность, с которой должны были считаться и императрица, и представители крупнейших придворных партий. Теперь, размышляя о будущем, они выбирали не из двух вариантов: Петр Федорович или Иван Антонович в качестве преемника Елизаветы, — а из трех. Появлялся новый центр притяжения — маленький царевич Павел.
Внучатого племянника могла назначить своим наследником сама государыня, а могли подбросить наверх непредвиденные обстоятельства вроде дворцового переворота или закулисной договоренности сильнейших группировок.
Но пока августейший младенец был еще мал, ключевым вопросом становилась кандидатура регента. Или даже регентов — нескольких лиц, управляющих страной от имени несовершеннолетнего императора. Таковым имела шанс стать либо мать, великая княгиня Екатерина Алексеевна, либо кто-то из влиятельных сановников, например фаворит Иван Иванович Шувалов. Колебания глав придворных кланов, решавших, чью сторону занять, во многом определили неровную, полную драматизма историю следующих семи лет.
Возник выбор и у Екатерины. Если раньше она связывала свои надежды на власть исключительно с мужем, то теперь и сын, взойди он на престол вместо отца, обеспечивал матери первенствующее положение. Великой княгине стоило задуматься, что для нее предпочтительнее: непрочный союз с Петром или соединение своих интересов с интересами ребенка?
В схватке за корону никогда не существовало триединства Петр, Екатерина, Павел — семьи, где один за всех и все за одного. Напротив, с самого начала наметилось два альянса: Петр и Екатерина, Екатерина и Павел. Великая княгиня фигурировала в обоих. Как бы ни решился спор, обойти ее было невозможно — она стала слишком популярной фигурой и в конечном счете вытеснила возможных партнеров.
«Глава очень большой партии»
Лучший способ углубиться в честолюбивые мысли — томик нескучного автора, повествующего о героях древности или основах политической философии. Наша героиня не читала, а ела книги. И понятное дело, они порождали у нее соответствующие размышления. «Чего мне было всего более жалко, так это моих книг, — писала Екатерина после пожара во дворце в 1753 г. — Я кончала тогда четвертый дом „Словаря“ Бейля; я употребила на это чтение два года; каждые шесть месяцев я одолевала один том, по этому можно представить себе, в каком одиночестве я проводила мою жизнь»[439]. Французский философ скептического направления Пьер Бейль, публиковавший свой «Исторический и критический словарь» девять лет, с 1697 по 1708 г., оказал заметное влияние на умы просвещенных европейских читателей. На его произведениях учились вольнодумству будущие кумиры великой княгини Монтескье и Вольтер.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});