С виду все казалось ей очень простым: нужно пойти к селенитовому валуну и посмотреть, не найдется ли способ вернуться в Оклахому.
«Бегство — не выход, дитя».
Эти слова не произнес чей-то голос, не нашептал ветер. Они сами всплыли в памяти Морри.
«Но если бегство — не выход, тогда где же он? Рианнон посоветовала мне не принимать решения, продиктованные отрицательными эмоциями, верить в любовь, преданность и честь. Может, это нашептывало мне мое собственное подсознание или еще что-то?.. Легче подумать, чем сделать. Это уж точно.
Хотя погоди. А вдруг не так все сложно? Я должна поверить в любовь. Если Кеган испытывает ко мне настоящее чувство, и мы действительно были созданы друг для друга, тогда он и будет той страстью, в которой мне не следует сомневаться. Этот кентавр — верховный шаман. Он сумеет правильно объяснить то, что здесь происходит. Кеган сам говорил, что Богиня, возможно, предназначила нас друг другу. Если он будет по-прежнему со мной разговаривать, а не убежит с криком в другую сторону или не попытается сжечь меня на костре, то я, так и быть, подумаю над его словами.
Преданность должна быть представлена Биркитой. Как и бабушка, она абсолютно верна мне даже в тех случаях, когда делать этого не стоит. Если она все еще хочет иметь со мной дело, то я обещаю себе больше не лезть в бутылку, когда услышу от жрицы что-то не очень лицеприятное. Я прислушаюсь к ее словам, предпочту преданность гневу, любовь — страху. Только бы Кеган и Биркита позволили мне так поступить.
Теперь я подумаю о чести. Если предыдущие две эмоции воплощены в людях, то логично предположить, что и для этой найдется свой живой символ. Деда здесь нет, поэтому он или его зеркальный двойник не могут исполнить эту роль. — Морриган перебрала всех и, к сожалению, остановилась на Кае. — До той секунды, как он дотронулся до меня, а затем произнес те ужасные слова, я могла бы подумать, что именно этот человек должен представлять честь. Превосходно. Вдруг так оно и было, а теперь он мертв? — Морри окончательно сбилась с толку и прижалась лицом к Брине, надеясь, что та своим теплом успокоит ее страх. — Что?.. Нет. Я выберу любовь, а не страх».
Морриган заставила себя не думать о том ужасе, в который превратилась для Кегана смерть Кая. Она старалась не вспоминать, каким был кентавр в те минуты, когда стоял на коленях перед телом Кая и смотрел на нее неподвижным, непроницаемым взглядом. Вместо этого Морри думала о том верховном шамане, с которым занималась любовью. Тогда он казался нервным, уязвимым и был безумно влюблен в нее. Она рассеянно подняла руку над головой и коснулась гладкой стены. Со всеми этими делами, что случились после, у нее даже не было возможности подумать о Кегане… ну и конечно, о сексе.
«Блин, я больше не девственница. А все было так… — Морриган вздохнула. — Кеган оказался удивительным. Как жаль, что его сейчас нет рядом. Да еще и весь этот ужас с Каем!..»
Она отчаянно захотела увидеть своего кентавра. Он успокоил бы ее, если бы сказал, что все его слова — правда. Мол, мы действительно созданы друг для друга.
«Мастер-скульптор находится в своих покоях». Слова кристаллов проникли сквозь ее пальцы в самую душу.
Морриган заморгала от удивления, резко села, немного подумала, решительно прижала ладони к стене и спросила:
— Можете отвести меня к Кегану?
«Да, Приносящая Свет!»
У нее нервно засосало под ложечкой, когда она сказала:
— Тогда сделайте это, пожалуйста.
20
Было уже поздно. Пока кристаллы вели Морриган по лабиринту туннелей, навстречу ей попались всего несколько человек. Она не знала, какие взгляды кидали на нее эти люди. Она не отрываясь смотрела на стену, отвернувшись от всех зевак. Задавшись единственной целью, она держала путь в ту часть пещеры, что была отведена для гостей, шагала быстро и бесшумно. Наконец светящаяся ниточка кристаллов оборвалась возле толстого кожаного полога, закрывавшего сводчатый проем. Морриган обуяло сомнение. Она оказалась у цели и не знала, что же делать. К ее горлу подступила тошнота.
«Было бы неплохо, если бы я могла постучать или нажать кнопку дверного звонка. Если на то пошло, я предпочла бы убежать и отправить ему текстовое сообщение. Увы, все это здесь невозможно. Остается только позвать его по имени, сказать что-то вроде: «Привет, Кеган, это я, Морриган. Можно войти?» Или, как поправила бы меня бабушка: «Разрешите войти?» Но что делать, если он огрызнется в ответ и велит мне убираться вон? Это было бы ужасно. Проклятье! Просто войду. Он либо захочет меня видеть, либо нет».
Морриган тихонько отодвинула в сторону кожаный полог и заглянула в пещеру. В просторном помещении горела всего одна жаровня. Единственная колонна из необработанного мрамора, занимавшая центр пещеры, будто притягивала к себе белое пламя. Поверхность камня светилась. Морриган сразу узнала эту глыбу. Именно ее Кай выбрал для памятника Мирне.
Перед колонной стоял Кеган с поднятыми руками, прижатыми к мрамору, и склоненной головой. Его плечи поникли, словно он удерживал на них огромный груз.
Морриган бесшумно скользнула в пещеру, не зная, то ли прокашляться, то ли просто окликнуть кентавра по имени.
— Я знаю, что ты здесь, — не поднимая головы и не глядя на гостью, заговорил Кеган, голос которого звучат хрипло и приглушенно.
— Я не хотела подкрадываться. Просто… — Морриган виновато вздрогнула, смешалась, но потом решила, что лучше быть до конца откровенной. — Я не знала, захочешь ли ты меня видеть, поэтому и вошла, не спросив разрешения. Я боялась, что ты велишь мне уйти.
Кеган выпрямился, медленно отнял руки от мрамора и только потом повернулся к ней лицом. Морриган увидела, что он плачет, протянула руку, машинально двинулась к нему, но не сумела ничего понять по лицу скульптора и не решилась дотронуться до него. Ее ладонь вяло опустилась.
— Неужели ты не поверила тому, что я тебе говорил сегодня?
Слова кентавра дали ей слабую надежду. При этом выражение его лица оставалось таким отстраненным, что она не осмеливалась коснуться Кегана.
— Я знаю: твои слова были правдивыми, но не могу сказать, как ты относишься ко мне теперь, после того, что случилось с Каем.
— Он мертв.
Это заявление придавило Морриган тяжелым грузом.
— Мне очень жаль, Кеган.
— Ты знаешь, почему я плакат?
— Потому что горевал о Кае и Мирне. — Она взглянула на знакомую мраморную колонну, видневшуюся за его спиной.
— Не совсем так. Я дотронулся до мрамора, ощутил в нем образ Мирны, вспомнил о тебе и не смог вынести того, что ты убежала.