Мужчина средних лет с дежурной улыбкой на гладком невыразительном лице двинулся им навстречу. Он был высок ростом и худощав, на нем был идеально выутюженный серый итальянский костюм, облегающий, как вторая кожа.
– Здравствуй, Лучано, – приветливо поздоровалась стюардесса.
– Как дела? – спросил человек в сером, пожимая ей руку.
– Here is mister Costa, – представила она своего спутника. – He doesn't speak English [63].
– Я не говорю по-американски, – вмешался Кало, – с вашего позволения.
– Добро пожаловать в Калифорнию, мистер Коста, – сказал представитель по связям с общественностью, вложив свою холеную руку в медвежью лапу Кало.
– О'кей, – ответил Кало, продолжая настороженно оглядываться по сторонам.
– Будьте добры, передайте мне ваш паспорт, я буду рад лично заняться таможенными формальностями. – В действительности он был рад избавить свою онемевшую руку из небывало энергичного рукопожатия.
Кало что-то пробурчал в ответ и протянул ему паспорт.
– Прекрасно, – сказал чиновник. – А теперь будьте любезны несколько минут подождать.
Стюардесса провела его в современно обставленный салон ожидания, показавшийся ему очень холодным и неуютным, несмотря на весь свой комфорт.
Его поразило назойливое механическое жужжание.
– Что это? – спросил он, недоуменно оглядываясь по сторонам.
– Это кондиционированный воздух, – успокоила его стюардесса.
– Какой воздух? – он всегда думал, что воздух – это воздух, и все.
– Кондиционированный, – терпеливо объяснила она. – Кондиционер – это аппарат для создания искусственного климата. Он действительно шумноват. Если хотите, я попрошу его выключить.
Великан пожал плечами:
– Я просто так спросил.
В углу был накрыт стол, уставленный разноцветными бутылками и какими-то сомнительными, ни на что не похожими закусками.
– Могу я вам что-нибудь предложить? – любезно осведомилась стюардесса. Ей очень хотелось хоть раз угодить молчаливому колоссу, выбравшему самоизоляцию как образ жизни.
Он улыбнулся ей впервые за столько долгих часов, и стюардесса сочла это за признак успеха.
– Спасибо, не нужно, – ответил он. – Мне хватило того бульона, что на вашем аэроплане называется «кофе».
Чего-чего, а прямоты ему было не занимать, этому подозрительному типу, попавшему в список VIP [64] явно по недоразумению.
– Как хотите, синьор Коста, – холодно сказала девушка, исчерпав весь свой репертуар хороших манер.
Она облегченно вздохнула, когда вернулся мистер Конфорти. С ним был еще один мужчина, черноволосый и черноглазый, с приветливым выражением лица.
– Все в порядке, мистер Коста, – сказал представитель по связям с общественностью. – Мы получили ваш багаж. Этот синьор, – добавил он, представляя вновь прибывшего, – Дон Тейлор, водитель мистера Брайана.
– Очень рад, – с поклоном сказал мексиканец.
– Он не знает итальянского, – продолжал Конфорти, – но прекрасно говорит по-испански. Надеюсь, вы сумеете понять друг друга.
Кало поднялся на ноги, и они с Доном Тейлором обменялись рукопожатиями. Дон тут же обрушил на него поток слов.
– Скажите, что ему лучше помолчать, – сказал Кало. – Я все равно ни слова не понимаю.
Путешествие из аэропорта в больницу Сент-Джеймс продолжалось целую вечность. Кало не привык к такому густому потоку машин, тянувшихся в обоих направлениях по улицам, круто уходящим то вверх, то вниз, как «американские горки» в луна-парке. От сумасшедшей езды его укачивало, как на ярмарочной карусели. Пару раз Дон пытался заговорить с загадочным пассажиром, но сицилиец замкнулся в тяжелом молчании, предаваясь своим мрачным мыслям. Мексиканец не стал его за это осуждать.
Кало понял, что они прибыли, когда «Кадиллак» проехал в ворота какого-то парка и, преодолев еще несколько сотен метров, остановился у небольшого белого здания с готическим порталом. Это была часовня.
Сицилиец не стал дожидаться, пока Дон заглушит мотор. Он вышел из машины и вошел в часовню. В нос ему ударил запах ладана и свечей, через цветные витражи с изображением святых свет проникал причудливым узором. В серебряных трубах органа еще замирали последние ноты заупокойной мессы.
В центре храма, ближе к алтарю, на широком и низком катафалке стоял гроб с телом Аннализы. Гроб светлого дерева с розоватыми прожилками, снабженный массивными золочеными ручками, напоминал драгоценную шкатулку. Горящие свечи создавали вокруг него таинственную и несколько театральную атмосферу, фальшивую и не подобающую величию смерти.
Священник с круглым румяным лицом что-то монотонно бубнил, обращаясь к немногим присутствующим на непонятном для Кало языке. Кто-то пытался сдержать приступ кашля. Голос священника был немного гнусавым, в нем слышалась скука. Что бы он ни говорил, не таким тоном следовало провожать в последний путь Аннализу Сайева Мандраскати ди Монреале. Кало замер у входа и остался неподвижен, как гигантская статуя. Спазм сдавил ему горло, пронизывающая боль терзала внутренности.
Два дня назад барон, глядя на него без слез, твердым голосом сказал: «Кало, Аннализа умерла. Привези ее обратно домой».
И Кало отправился за ней. Выждав момент, он стал пробираться к катафалку. Голубые глаза, покрасневшие от усталости и горя, были прикованы к стоявшему напротив золотого алтаря гробу.
Он почувствовал, что его тянут за рукав.
– Ты Кало, правда? – Мальчик ухватился рукой за лапу великана. Впервые за все это время он почувствовал себя в безопасности.
– Бруно, – прошептал Кало, глядя на него. Прикосновение детской руки успокоило его и придало сил в море отчаяния и боли.
– Мама, – пролепетал мальчик, – мама умерла.
– Да, Бруно. – Кало узнал его по фотографиям, которые видел в Палермо, впрочем, он в любом случае узнал бы его: у мальчика был приятный сицилийский акцент, а его детский голосок был точь-в-точь похож на голос Аннализы.
Бруно подвел его к гробу.
– Хочешь посмотреть на нее?
– Да, пожалуйста, – в эту минуту ему пришлось напрячь все силы, чтобы себя не выдать.
Бруно сделал знак двум служащим похоронного бюро, и они подняли крышку гроба. Аннализа покоилась на ложе белоснежного атласа. Ее обрядили в великолепное белое платье. Опытные руки что-то сделали с ее прекрасным лицом, чтобы и на смертном одре придать ей подобие улыбки, но добились лишь того, что она стала похожа на восковую куклу.
– Бедная моя любовь, – прошептал Кало. – Что это за страна, где пытаются обмануть даже смерть?
Жизнь не была к ней добра, но теперь их никто и никогда не сможет разлучить. Он сделал знак гробовщикам, чтобы они опустили крышку.