После чего, наверняка пребывая в дурном расположении духа и желая унизить жену, главнокомандующий папской армии развернулся к Катерине, обвел рукой воинов, выстроенных внизу, и заявил:
— Прошу, мадонна. Они в твоем распоряжении. Посмотрим, что ты понимаешь в военном деле.
Катерина коротко улыбнулась мужу и принялась отдавать приказания звучным и властным тоном, каким командовал Галеаццо.
— Я ни на минуту не усомнилась в том, что они послушаются, — сказала она мне тем же вечером, излагая события дня.
Несколькими выкриками она выстроила войско в одну линию и развернула лицом к стене для отражения условного вражеского нападения. Затем графиня снова поставила солдат в три шеренги, потом в две, после чего подвела их к ближайшим воротам с копьями наперевес.
Джироламо был настолько ошеломлен, что лишился дара речи. Придя в себя, он отпустил солдат и лично проводил жену вниз, во двор. Муж все равно хотел доказать ее несостоятельность в военном деле, для чего велел Катерине взять меч и выполнить несколько приемов. Граф считал, будто она понятия не имеет, что означают термины, произнесенные им. У него снова ничего не вышло, потому что Катерина знала все эти слова, и Джироламо не удалось измотать ее физически.
К моменту возвращения из крепости Сант-Анджело домой отношение графа к жене совершенно изменилось. Сказать по правде, он завидовал ей, но в то же время она произвела на него сильное впечатление. Когда Катерина призналась, что всеми своими талантами желает служить мужу и будущим сыновьям, Джироламо был окончательно покорен. Вот тогда-то он и сообщил ей, что младший брат Лоренцо был убит во Флоренции неизвестными наемниками. Катерина выразила сожаление — ее отец всегда был верным союзником Медичи, — и Джироламо притворно вторил ей.
С того дня граф начал посвящать супругу в свои военные дела, время от времени позволял ей сопровождать его на смотры войск. Катерина даже придумывала особые учения, для чего уговорила Джироламо дать ей карту крепости. Солдаты со временем очень полюбили ее, а муж так гордился поддержкой жены, что подарил ей стальную кирасу, которую специально подогнали по женской фигуре и на груди которой красовались объединенные символы домов Риарио и Сфорца — дуб и василиск.
Времена года сменяли друг друга, и малышка Бьянка подрастала. Самое удивительное, что ее голубые глаза поменяли цвет на карий, такой же, как у Джироламо. Это окончательно успокоило нас с Катериной. Борджа, разумеется, больше не показывался во дворце, зато кардинал Джулиано делла Ровере был частым гостем и нередко беседовал с Катериной наедине, когда граф отлучался по делам.
К этому времени мы с Лукой перестали надеяться на случай, способный свести нас, и регулярно встречались с наступлением сумерек, когда спадала жара, на каменной скамье, где Катерина впервые отдалась Жерару.
Лука сильно изменился со смерти Джулиано, от постоянного осознания вины между бровями залегла складка, а в глазах застыла грусть, от какой не спасали даже романтические встречи. Начиная с первого свидания он каждый день сообщал мне последние новости из Флоренции. Они приходили постоянно. Папа Сикст, разгневанный скорой казнью заговорщика Сальвиати, отлучил от церкви Лоренцо и весь город. Его жители лишились права торговать с христианскими государствами до тех пор, пока не свергнут Лоренцо. К их чести, флорентийцы восстали против Папы и выступили на стороне Медичи. Сикст, полыхая ненавистью, убедил короля Неаполя объявить Флоренции войну.
Выложив все мрачные дневные новости, Лука неизменно заключал меня в объятия, и мы целовались оставшиеся полчаса, после чего мне приходилось возвращаться к графине. Я уже успела забыть, каково страдать от неудовлетворенного желания. В последний раз я лежала без сна, сгорая от вожделения, когда жила с Маттео и еще не подозревала, что он мой брат.
По мере того как усиливалась жара, все сильнее пламенела и наша страсть, простых поцелуев уже не хватало. Когда Лука однажды протянул руку, я позволила ему высвободить из корсета мою грудь и поцеловать ее. В другой раз я набралась храбрости, скользнула рукой ему между ног и первый раз коснулась мужского органа. Лука не стал отстраняться. Не возражал он и в тот жаркий августовский день, когда я запустила пальцы во вьющиеся волосы под животом, взяла фаллос в руку и изумилась этому незнакомцу, столь твердому и упрямому, но с такой нежной, бархатистой кожей.
Лука подсказал мне, как двигать рукой вверх-вниз, захватывая бархатистую кожицу и натягивая ее на налитый кровью кончик, похожий на шляпку гриба Мои упражнения вызвали у него стон наслаждения. Я осмелела и изменила ритм, хотя теперь понимаю, что действовала тогда весьма неуклюже.
— Стой, — простонал Лука. — Больше не выдержу. Дея, я должен тобой обладать. Умоляю…
К этому моменту разум покинул меня, поэтому я ответила:
— Только скажи, что нужно делать.
Я подняла юбки, как это часто делала Катерина, и дожидалась, изнемогающая от желания и в то же время напуганная.
— Ты сама знаешь, — прошептал он, не дождался ответа, взглянул в мое испуганное лицо и произнес: — Боже, ты ведь понятия не имеешь… — На его лице отразилось понимание. — Да, конечно. Ведь он был твоим братом, ваш брак оказался ненастоящим. Ты до сих пор девственница.
— Мне это безразлично, — решительно ответила я.
— Но небезразлично мне, — возразил он, протянул руку и осторожно опустил юбки. — Первый раз не должен быть вот таким.
— Но я хочу доставить тебе удовольствие. — Я упрямо потянулась к нему.
Лука нежно взял меня за руки и зашептал на ухо:
— Чтобы доставить мне удовольствие, достаточно того, что ты делала до сих пор. Если, конечно, ты действительно этого хочешь.
Я снова взяла в руку его фаллос и сильно удивилась, когда через минуту из него брызнула беловатая теплая жидкость, густая, словно яичный белок, и непрозрачная. Она наполнила мою ладонь и пролилась на юбку. В следующий миг твердый стержень съежился, темно-розовый кончик спрятался в складках сморщенной кожи.
Изумленная увиденным, я отодвинулась и рассматривала странно пахнущее вещество на ладони, а Лука сидел с закрытыми глазами, тяжело дышал и улыбался. На продолжение он явно был не способен, хотя мне не терпелось расстаться с невинностью.
— Извини, — выдохнул он. — Прости меня… — Его веки затрепетали, открываясь, Лука вынул из-за пояса платок и протянул мне, глядя на юбку. — Надо поскорее смыть, а то останется пятно.
Я подошла к фонтану и вымыла руки в каменной чаше в форме ракушки. Намочив платок, я принялась оттирать с подола темное липкое пятно, оставшееся около колена.