Прошла еще пара минут, раздался громкий звон и звучный удар металла о мраморный пол.
Я распахнула дверь и ворвалась в столовую.
Катерина лежала, навалившись животом на край стола, белели обнаженные ягодицы, голые ноги в туфлях свисали, немного не доставая до пола. Нижние юбки, как и верхняя из голубой парчи, были задраны до пояса и расстилались по столу. Графиня вскинула руки над головой, словно ища точку опоры. В тот миг, когда я вошла в комнату, ее лицо пылало от возбуждения. Именно она в порыве страсти нечаянно сбила на пол одно из блюд. Фаршированный каплун лежал на боку среди осколков стекла и тушеных грибов.
Большие белые груди Катерины, налившиеся из-за беременности, с темными крупными сосками торчали из корсета и казались сейчас еще круглее, чем были на самом деле.
Борджа благоговейно сжимал их широкими ладонями. Он расстегнул свою рясу, стянул рейтузы с мускулистых белых ног. Сейчас Родриго стоял у края стола, крепко прижимался бедрами к Катерине и двигался с такой силой, что она с каждым разом все дальше уезжала по столу. В итоге он обхватил ее за плечи, чтобы притянуть обратно к себе.
Я простояла в дверях достаточно долго, чтобы увидеть все. Катерина с неохотой повернула голову в мою сторону.
Я снова вышла в коридор и закрыла дверь. На этот раз я села на прохладный мрамор, обхватила колени руками и уронила на них голову.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Я так и сидела, пряча лицо, пока приглушенные стоны за дверью не сменились тишиной. Примерно через полчаса с того момента, как разбилось блюдо, дверь столовой открылась. Катерина вышла первой, причем она вовсе не была так растрепана, как я ожидала. Борджа шагал следом, его шапочка аккуратно сидела на макушке, алая мантия даже не измялась. Оба они сияли от удовольствия и улыбались.
Я сейчас же вскочила на ноги, однако из омерзения не подняла глаза на любовников. Я покорно последовала за ними к выходу, где Борджа на прощание поцеловал Катерине руку.
Как только мы вернулись в покои графини, я закрыла дверь и прошептала:
— Не могу поверить, что ты сделала это, мадонна! О чем ты думала, предаваясь греху и безумию?
Катерина сердито сжала губы, однако сумела взять себя в руки.
— Греху — да, может быть, но только не безумию.
Больше не скрывая своего смятения, я продолжала:
— Я никак не могла одобрить романа с Жераром де Монтанем, хотя и понимала причины. Но выбрать Борджа!.. От одной мысли о нем у меня по спине идут мурашки! Я не смогу выгораживать тебя перед мужем, если ты готова отдаться любому мужчине в Риме!
— Он такой талантливый любовник, — кокетливо произнесла Катерина. — И очень скрытный. Ты ни за что не догадалась бы, если бы я сегодня не потеряла голову.
— Так сегодня не первый раз? — Я была просто ошарашена и смотрела на нее во все глаза.
— Всего лишь шестой, — усмехнулась она.
Я содрогнулась и проговорила:
— Я даже не сержусь, мадонна… Я в ужасе. Не понимаю, почему тебя это не пугает! Твой муж отравил Жерара, разве тебе мало подобного предостережения? К чему ставить себя в такое опасное положение?
— Куда более опасное, чем тебе кажется, — ответила она, внимательно глядя мне в лицо. — Джироламо не убивал Жерара.
— Тогда кто?.. — Я так и застыла с раскрытым ртом, прежде чем прошептать: — Борджа?
Катерина кивнула.
— Я не люблю Родриго, но восхищаюсь его хитроумием. Я узнаю у кардинала все, что смогу. Он думает, будто умнее меня. Я же собираюсь доказать обратное.
— Боже мой, — прошептала я. — Ты точно знаешь, что он убийца, мадонна? Если да, то зачем приглашать его и заниматься с ним любовью? Чего ради ты нарываешься на неприятности?
— Я пытаюсь защитить себя и своего первенца, — решительно возразила Катерина и приложила руку к животу, пока еще плоскому. — Если не сумею, то мой муж скоро лишится влияния. Я не собираюсь с позором вернуться в дыру, именуемую Имолой, чтобы править кучкой крестьян.
— Да ты сама еще ребенок — и хочешь переиграть Борджа?! — возмутилась я. — Он весьма искушен в предательстве! Как интрижка с ним защитит тебя?..
Катерина вскинула руку и гневно отрезала:
— Хватит! Больше я тебе ничего не скажу.
— Почему же? Я слышала и не такое.
Она нежно коснулась моей руки и лукаво, не глядя мне в глаза, призналась:
— Потому что из всех людей на свете я больше всего хочу защитить тебя. Ты единственный человек, которому я верю.
Я смягчилась от столь неожиданного проявления привязанности.
Катерина заметила это, отдернула руку, пожала плечами и небрежно прибавила:
— Кроме того, ты мой талисман. Если с тобой что-нибудь случится, все пропало.
Утром из палаццо Борджа прямо в покои моей госпожи доставили два подарка: большую рубиновую подвеску, обрамленную крохотными алмазами, и серебряный флакончик для духов, инкрустированный переливающимся перламутром. Посланник Борджа отказался отдавать подарки кому-либо, кроме самой Катерины. Когда она вошла в кабинет, чтобы принять их, гонец упал перед ней на колени и поклонился так низко, что клюнул носом пол.
— Как я падаю ниц перед вами, так и мой господин склоняется перед вашей красотой и умоляет принять эти дары, едва ли достойные вас, — начал он заученную речь. — Он велел передать: «Светлейшая мадонна Катерина, вы храбрейшая и изумительнейшая женщина из всех, кого я встречал». — Гонец добавил, как будто от себя: — Эти слова были искренними, ваша светлость. Я еще никогда не видел его таким вдохновенным.
Когда слуга поднял голову, Катерина наградила его лучезарной улыбкой и сказала:
— Пусть мои придворные дамы проводят тебя в кухню и дадут самого лучшего вина. Подожди там, пока я не позову. Я подготовлю ответ для твоего господина.
Катерина сделала знак Теодоре, которая увела гонца за собой, затем развернулась ко мне и заявила:
— Времени на шифровку нет. Я пошлю письмо, написанное твоей рукой.
Я покорно уселась за конторку, взяла перо и записала под диктовку Катерины:
Ваше высокочтимое преосвященство, кардинал Родриго Борджа!
Я высоко ценю наши беседы и Вашу искренность и всегда буду считать Вас своим лучшим другом. Однако недавно я поняла, что жду ребенка. Политические дискуссии больше не привлекают меня, теперь я полностью сосредоточена на наследнике, которому будут необходимы мать и отец, а также поддержка всех родственников, в том числе кардинала делла Ровере и, разумеется, его святейшества Папы Сикста.
Мне очень жаль, но я не в силах продолжать наши дискуссии. Рубиновую подвеску я принять не могу, что же касается второго подарка, я сохраню его навеки.