Читать интересную книгу О, Мари! - Роберт Енгибарян

Был четверг, девять вечера, разница во времени с Парижем – три часа. Удобный момент для звонка. Я быстро оделся и пошел на главпочтамт. Подождал час с небольшим, затем меня соединили, но никто не подошел к телефону. Я, удивленный, вышел из кабины, попросил телефонистку попытаться еще раз соединить меня через час. Что могло случиться? Мари ведь знала, что я буду звонить. Это не похоже на нее, она никогда не забывает о таких вещах. Может быть, что-то случилось с мсье Азатом? Такой вариант был наиболее вероятным.

Через час меня опять соединили с Парижем. Результат тот же – никто не брал трубку. По-прежнему недоумевая, я вернулся домой и, едва войдя в квартиру, услышал раздирающие душу рыдания Терезы и голос мамы, которая, тоже плача, пыталась ее успокоить. При звуках открываемой двери Тереза выскочила из комнаты, обняла меня и заплакала еще сильнее. Задыхаясь от слез, она сообщила: «Папа, папа получил обширный инсульт! Вся левая часть лица, левый глаз, левая рука, левая нога парализованы, и неизвестно, выживет он или нет. Если выживет, останется инвалидом, будет прикован к постели до конца жизни!..»

Мне было очень больно. Но, к своему стыду, я в первую очередь подумал о Мари. Бедная девочка! Весь город завидовал тебе, гордой и независимой. Хорошая же тебе уготована жизнь в Париже! Отец – инвалид, роды на носу, в семье никто не работает. Я понимал, что сегодня, в эту минуту в моей жизни происходит резкий и тяжелый поворот, и надежда соединиться с Мари становится все более далекой и призрачной.

Мы напоили Терезу чаем, и мама уложила ее спать в моей комнате, а я перешел к брату, который, как это часто бывало, находился на сборах.

С отцом и матерью, обмениваясь редкими словами, мы просидели до глубокой ночи, почти до рассвета. Что за рок преследует нас? Все складывается против нашего с Мари союза, против наших планов. Ведь она не сможет оставить мать одну с отцом-инвалидом и приехать сюда, а после рождения ребенка все еще больше осложнится. А я – кто я такой? Несостоявшийся муж, трудный и проблемный сын. Какое моральное право я имею так мучить своих родителей? У них и так была чудовищно тяжелая жизнь, а я вместо радости причиняю им все новые и новые переживания и боль. Прости, моя белокурая, что я не с тобой! Как жаль, что тебе выпала такая доля! Казалось бы, Господь с лихвой наделил тебя умом и удивительной красотой, но судьба твоя складывается не лучшим образом…

* * *

– Рафа, прости, но, по-видимому, к Иветте ты пойдешь один. У меня нет настроения. Отец Мари вчера получил обширный инсульт и лежит в коме. Жизнь, кажется, вне опасности, но инвалидность и постельный режим неминуемы.

– Ох, черт! Сожалею, особенно жаль Мари. Прости, что говорю такое, но если бы мужик умер сразу, обуза для семьи была бы меньше. Погоревали – и всё, жизнь пошла бы своим чередом. Но ничего не поделаешь, такова реальность. Мари с ребенком уже не вернутся – по крайней мере, пока отец жив, дай ему Бог, конечно. А он в таком состоянии может протянуть и год, и пятнадцать, и двадцать лет. Думай, Давид.

– Что думать? Жизнь подскажет какой-нибудь выход. Остается только ждать.

– А какой тут выход? Уехать ты, ясное дело, не можешь. Предположим, они тебя приглашают, здесь тебе разрешают выезд, что, как мы знаем, нереально, но ты же не можешь заявиться к ним нахлебником со словами: «Принимайте меня, дорогая жена и дорогая теща! Материально я вам ничем помочь не смогу, но так соскучился по жене, что взял и приехал».

– Грубо, но так и получается.

– В общем, все понятно. Ты горюешь, плачешь, из дома выходишь редко, посыпаешь голову пеплом и настолько опечален, что даже на новоселье не пойдешь. Представляешь, если я это расскажу Иветте и всем собравшимся там девушкам?

– Ты этого не сделаешь!

– У меня другое предложение: почему бы тебе не покончить жизнь самоубийством? Только сперва сделай плакат на шею со словами: «По случаю инсульта отца моей любимой девушки и будущего тестя лишаю себя жизни». Впрочем, на плакате можно и что-нибудь другое написать. Ну как, хороший совет в трудную минуту? Может быть, ты даже войдешь в Книгу рекордов Гиннесса и прославишь нашу республику на весь мир! Все будут говорить: «Ай да парень! Ай да коммунист! Только они так умеют сострадать!» Однако я не уверен, что Мари через год, самое большее через год и неделю, не выйдет замуж. Не все же ей сидеть с ребенком, обливаясь слезами. Надо еще и кушать, а главное, малыша кормить! Она же не виновата в том, что его отец сумасшедший.

– Ты бесчеловечный циник, Рафа. Вместо нормальных утешительных слов несешь какую-то ахинею!

– Во-первых, такие слова сильнее отрезвляют, а во-вторых, я реалист, материалист и в душе марксист. Так вот, я не могу пойти к Иветте и высказать все, что о тебе думаю. Ты станешь посмешищем в городе, а мне стыдно будет показываться вместе с тобой на людях. Ты мой друг, и я не хочу, чтобы к тебе пристала слава чокнутого влюбленного.

– Ладно, я заеду за тобой и отправимся вместе.

– Нет, мне удобнее, если ты подождешь у себя, а я за тобой заеду. Скажи только адрес Иветты, отправлю туда заранее коробку с техникой.

* * *

Дом, который купили родители Иветты, находился в том же районе, где жили родители Лилии. Раньше он тоже принадлежал репатрианту, который вместе с семьей уехал на постоянное место жительства в Америку. Уже начался масштабный миграционный процесс, отток людей из СССР усиливался с каждым годом. Вместо уехавших репатриантов в республику начали возвращаться армяне из Азербайджана, Узбекистана, Туркмении, Грузии. Больше всего людей уезжало из республик, исповедующих ислам. Великое братство советских народов дало глубокую трещину, и она расширялась с каждым годом. Маразматичные руководители страны продолжали награждать друг друга орденами, произносить трогательные речи, смачно и с энтузиазмом целоваться в губы – особенно в этом усердствовал добряк и жизнелюб Леонид Брежнев. «Шедевральная» фотография, на которой Брежнев целует взасос руководителя ГДР Эриха Хонеккера, разлетелась по всему миру как лучший пример пропаганды гомосексуализма [23] , вызывая удивление, брезгливость и насмешки.

А страна жила своей обычной жизнью. Народ работал без энтузиазма, а говоря точнее – работал плохо, производя плохие, некачественные товары. В южных республиках и крупных российских городах появились «цеховики», теневая экономика набирала обороты, повсюду свирепствовали пьянство, взяточничество, криминал, чиновничья несправедливость, буйно расцветал национализм. Однако Брежнев и Политбюро не вникали в суть объективно существующих в стране огромных системных проблем и не занимались их решением. Они просто меняли руководителей, надеясь, что проблемы решатся сами собой, в то время как они лишь углублялись и распространялись еще шире, подобно раковым метастазам. Когда же количество и тяжесть политических, экономических, национальных и гуманитарных проблем превысили допустимый предел, страна рухнула, а все ее бывшие вожди и руководители превратились в жалких и смешных героев комедий и анекдотов.

* * *

Калитку открыл незнакомый мужчина интеллигентной внешности, с аккуратно подстриженной бородой и усиками. На вид ему было чуть за пятьдесят. Я догадался, что это отец Иветты Рудольф Михайлович, известный экономист, профессор, которому предложили должность заведующего кафедрой экономической теории политехнического института в Ереване. Во дворе я увидел немало знакомых молодых людей, учившихся вместе с Иветтой, и ее близких подруг Лилию и Ольгу. Сама Иветта с визгом выскочила нам навстречу, столь же восторженно встретили нас ее мама и сестра, такая же красивая, молодая, пышная женщина лет около тридцати.

– Ребята, вы с ума сошли! Какой царский подарок нам сделали, я и предположить не могла!

– Это все Рафа. А я дарю тебе вот эту картину, натюрморт Хореняна. Думаю, достойная вещь. Поверь, через несколько лет ее ценность возрастет и она будет стоить гораздо больше, чем музыкальный центр.

– Спасибо, ребята, – тепло поблагодарила нас мать Иветты. – Дочка рассказывала о вашей дружеской помощи и поддержке. Двери нашего дома всегда открыты для вас.

Мужская часть гостей собралась вокруг отца Иветты. Обсуждали вопросы политики и межнациональных отношений. Рудольф Михайлович говорил как человек, уже переживший происходящие в стране негативные процессы, из-за которых его семья была вынуждена переехать на новое место жительства:

– Уже больше года страной руководят Брежнев и его команда. А какая новая экономическая и политическая программа ими выдвинута? Новый генсек и его окружение решили кормить народ байками о победе в войне. А о том, что побежденные давно живут несравнимо лучше, чем победители, что они внедрили у себя в производстве новые технологии, которые нам и не снились, что мы отстаем с каждым днем все больше и больше – ни слова! Нас лишь призывают к более глубокому изучению марксизма, ища ключ к решению всех проблем в этой давно уже устаревшей идеологии. В этом плане они напоминают мне исламских богословов, которые все жизненные проблемы последнего тысячелетия загоняют в рамки Корана и шариата, обрекая свои народы на вечную отсталость и средневековое мракобесие. Почему мы оказались здесь? Да потому что в Азербайджане разрозненные мусульманские племена, которых Ленин назвал кавказскими татарами, почувствовали себя на подаренной им Советами территории хозяевами. Когда нация неконкурентоспособна, она начинает расчищать себе дорогу к разным благам путем грубого и нахрапистого национализма. Построенный русскими, армянами, евреями Баку вдруг оказался в руках вчерашних темных босоногих феллахов [24] . Они переместились во дворцы, построенные Нобелем и Манташевым [25] , и начали бесцеремонно вытеснять немусульман за границы республики. Взорвется Союз! Россия не в состоянии выдвигать новых людей и идеологию. Кто у нас оказывается у власти? Смешные и анекдотичные люди! Разве может главный идеолог страны Михаил Суслов хоть у кого-то вызвать доверие или симпатию? Внешность человека – отражение его души, а у Суслова внешность инквизитора. А чего стоит наш новый вождь Леонид Брежнев со своим примитивным гедонизмом? И эти люди хотят повести за собой мир в светлое будущее? Печально… Сколько нас здесь человек? Раз, два… Одиннадцать – запоминайте, кто присутствовал при этом разговоре. Если завтра меня вызовут к «соседям» [26] , значит, среди нас стукач, крот. Давид, ты один здесь из силовой структуры, но со слов Иветты я знаю о тебе и твоих взглядах, поэтому ты вне подозрений.