Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юноши разошлись, все, кроме Гефестиона, который смотрел на Александра так же потерянно, как путешественник в безбрежном море смотрит на рулевого.
– Филипп еще пожалеет об этом, – сказал Александр. – Он рассчитывает на Александра Эпирского. Он возвел его на трон, у него было много хлопот из-за этого союза. Теперь Филипп может забыть об этом, пока царица не будет восстановлена в своих правах.
– А ты? – тупо спросил Гефестион. – Куда ты поедешь?
– В Иллирию. Там я добьюсь большего. Я понимаю иллирийцев. Ты помнишь Косса? Отец для него ничто, он один раз взбунтовался и взбунтуется вновь. А меня он знает.
– Ты хочешь сказать… – начал Гефестион, чтобы не молчать.
– Иллирийцы хорошие воины. И могут сражаться еще лучше, если у них будет полководец.
«Сделанного не вернешь, – думал Гефестион, – но как могу я спасти его?»
– Хорошо. Если ты думаешь, что так будет лучше, – сказал он.
– Остальные доедут до Эпира, а там пусть выбирают. Каждому дню своя забота. Посмотрим, как верховному командующему всех греков понравится начать поход в Азию с сомнительным Эпиром и готовой к войне Иллирией за спиной.
– Я соберу твои вещи. Я знаю, что взять, – кивнул Гефестион.
– Это счастье, что мама ездит верхом, у нас нет времени для носилок.
Александр нашел Олимпиаду бодрствующей, лампа еще горела. Царица сидела в своем кресле, уставившись на стену перед собой. Она взглянула на сына с укором, зная только то, что он приехал из дома Аттала. В комнате пахло сожженными травами и свежей кровью.
– Ты была права, – сказал Александр. – Более чем права. Собери свои драгоценности, я отвезу тебя домой.
Когда он вернулся в свою комнату, его походная сумка была уже полностью собрана, как и обещал Гефестион. Поверх вещей лежал кожаный футляр со свитком «Илиады».
Горная дорога на запад вела к Эгии. Чтобы обогнуть ее, Александр повел свой маленький отряд перевалами, которые изучил, когда показывал своим людям, как воевать в горах. Дубы и каштаны у подножия холмов стояли нагие и черные, влажные тропы над ущельями были засыпаны палой листвой.
В этом захолустье люди редко видели чужих. Александр сказал, что они паломники, едущие в Додону вопросить оракула. Никто из горцев, мельком видевших Александра на учениях, не узнал бы его сейчас, в старом дорожном петасе и плаще из козьих шкур, небритого, выглядевшего старше своих лет. Спустившись к озеру Кастория, с его ивами, болотами и плотинами бобров, они привели себя в порядок, понимая, что все равно будут узнаны; но легенда осталась прежней и не подвергалась сомнению. То, что царица была на ножах с царем, ни для кого не являлось новостью; если она хотела просить совета у Зевса и матери Дионы[67], это было ее делом. Беглецы обогнали молву. Была ли за ними погоня, оставили ли их на произвол судьбы, как приблудных собак, решил ли Филипп, по обыкновению, выждать, чтобы время работало на него, они не знали.
Олимпиада со времен девичества не предпринимала такого путешествия. Но она провела детство в Эпире, где все пользовались дорогами через горы, из боязни пиратов Керкиры, которыми кишело побережье. К вечеру первого дня царица побледнела от усталости и дрожала от холода; они заночевали в пастушеской хижине, которую покинули обитатели, когда стада спустились на зимние пастбища. Путники не отважились довериться жителям деревни в такой близи от дома. Но утром Олимпиада проснулась посвежевшей и вскоре держалась наравне с мужчинами, ее глаза и щеки пылали. Она без жалоб ехала верхом от деревни до деревни.
Гефестион ехал рядом с остальными, глядя на гибкие, окутанные плащами фигуры впереди. Мать и сын, сблизив головы, совещались, строили планы, поверяли друг другу свои замыслы. Его враг овладел полем битвы. Птолемей относился к нему свысока, едва ли сознавая это, без задних мыслей; принесенная Птолемеем жертва, похоже, была самой тяжелой. В Пелле он оставил Таис после кратких месяцев блаженства. А Гефестион, со своей стороны, поступил единственно возможным для него образом; как Букефал, он был частью Александра. Никто не обращал на него внимания. Ему казалось, что вот так они будут ехать вечно.
Они повернули на юго-восток, к высоким хребтам и водопадам между Македонией и Эпиром, с трудом преодолевая вздувшиеся реки, двигаясь кратчайшей, но трудной дорогой между высотами Грамма и Пинда. Прежде чем они поднялись на горную гряду, за которой истощались красные земли Македонии, пошел снег. Тропы стали опасны, лошади измучились; путники обсуждали, не лучше ли вернуться к Кастории, чем ночевать на открытом месте. Пока они совещались, к ним, мелькнув между буками, подъехал верховой и предложил оказать честь дому его отсутствующего хозяина: тот был обязан остаться в Пелле, но прислал домой распоряжение принять беглецов.
– Это страна орестидов, – сказал Александр. – Кто же твой хозяин?
– Не будь глупым, дорогой, – пробормотала Олимпиада. Она повернулась к посланцу. – Мы будем рады быть гостями Павсания. Мы знаем, что он наш друг.
Массивная старая крепость, окруженная густым лесом, высилась на отроге горы. Им предложили горячую воду, хорошую пищу и вино, теплые постели. Жена Павсания постоянно жила здесь, хотя все служившие при дворе мужчины перевезли свои семьи в Пеллу. Это была рослая, сильная горянка, когда-то искренняя и простодушная, но измученная догадками и подозрениями. Ее муж, до того как они встретились, получил от кого-то страшное оскорбление, неведомо где и как; его день еще придет; эти люди, враги его врагов, должны встретить радушный прием. Но против кого он мог объединиться с Олимпиадой? Почему здесь наследник, полководец друзей? Молодая женщина устроила их как можно удобнее, но, оставшись одна на своей постели, в огромной комнате Павсания, где тот жил две-три недели в году, она слушала крик совы и волчий вой, и тени сгущались вокруг ее лампы. Ее отец пал на севере от руки Барделиса, дед – на западе от руки Пердикки. Когда гости на следующий день уехали, женщина спустилась в высеченный в скале погреб, пересчитывая запасы продовольствия и наконечники стрел.
Путники пробирались сквозь каштановые рощи, где даже хлеб пекли из размолотых каштанов, потом через ельник вышли к перевалу. Свежий снег блестел под солнцем, заливавшим светом бескрайний простор неба. Здесь пролегала освященная богами граница. Олимпиада оглянулась на восток, ее губы шевелились, произнося древнее заклинание, выученное у египетской ведьмы; царица прошептала его слова над камнем особой формы, который подняла и бросила назад.
В Эпире снег таял; им три дня пришлось ждать в деревне на берегу разлившейся реки; лошадей держали в пещере. Но в конце концов они достигли Молоссии.
Холмистое плато славилось своими суровыми зимами, но тающие снега щедро питали пастбища, на которых паслись огромные коровы с длинными рогами; отборные овцы носили кожаные попонки, чтобы терн не попортил шелковистого руна; сторожевые собаки не уступали им в размерах. Высокие дубы – священное богатство этой земли, высоко ценимое корабельщиками и плотниками, – стояли нагие, неподвластные грядущим столетиям. В добротно выстроенных домах деревень сновали стайки крепких ребятишек.
Олимпиада причесала волосы и надела золотую цепь:
– Предки Ахилла вышли отсюда. Его сын Неоптолем жил здесь с Андромахой, когда вернулся из Трои. Я передала тебе их кровь. Мы были первыми из всех эллинов. Все они получили свое имя от нас.
Александр кивнул; он слышал этот рассказ на протяжении всей своей жизни. Это была богатая земля; до недавнего времени она не имела верховного правителя, и царь, хотя и приходился Олимпиаде братом, своей властью был обязан Филиппу. Александр ехал в задумчивости.
Отправив гонца известить о своем прибытии, юноши побрились у лужи в скале и причесались. В воде плавал лед, но Александр искупался. Достав свои лучшие вещи, они принарядились.
Вскоре, чернея на фоне полусошедшего снега, блестя оружием, показался отряд всадников. Царь Александр встречал родичей. Высокий рыжеватый мужчина чуть за тридцать; с густой бородой, скрывавшей характерный рот, с прямым фамильным носом и глубоко посаженными, беспокойными, внимательными глазами. Он поцеловал сестру в знак приветствия и произнес обычные в таких случаях слова. Долго готовившийся к этому нежданному визиту, царь старался обходиться с гостями учтиво. Благодаря браку сестры он владел царством. Но чего она только не сделала, чтобы брат его потерял. Из гневного письма сестры Александр не смог понять, отверг ли уже ее Филипп. В любом случае брат должен был принять ее и поддержать в оскорбленном достоинстве, чтобы не замарать чести семьи. Сама по себе Олимпиада приносила множество беспокойства. Ее брат надеялся, вопреки вероятию, что она не привезет с собой смутьяна-сына, о котором поговаривали, что он в двенадцать лет убил человека и ни одного дня не мог посидеть спокойно.
- Царица-полячка - Александр Красницкий - Историческая проза
- Маска Аполлона - Мэри Рено - Историческая проза
- Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах - Дзиро Осараги - Историческая проза