шестьдесят один фунт, рост — пять футов десять дюймов[31]. Судя по дате рождения, в момент смерти ему было восемьдесят семь лет.
Пригород в этот январский день, когда детективы выехали за черту города и направились в Нью-Эссекс, казался оголенным. У Коттона в его «олдсмобиле» модели 1961 года с откидным верхом печка почти не работала, и стекла запотевали от дыхания и покрывались тоненькой корочкой льда, которую они соскребали руками, не снимая перчаток. По бокам шоссе тянулись голые деревья, за ними виднелся унылый, увядший ландшафт. Казалось, смерть из городского подвала проникла в пригороды и теперь замораживала землю своим леденящим дыханием.
Дом по адресу Уэстерфилд, 1529 воспроизводил стиль Тюдор[32] и отстоял футов на сорок от тротуара. Вся эта улица в Нью-Эссексе была застроена домами такого же типа. Из труб вился дым, еще больше сгущавший серую окраску неба. В этом загородном квартале, отгороженном сытым' благополучием от завываний ветра и не допускающем вторжения, возникало ощущение своего особого, оберегаемого тепла. Они припарковали «олдсмобиль» у обочины перед домом и направились по выложенной плитками дорожке к парадному. Хейвз потянул висевшую справа от входа старинную кованую ручку звонка.
В глазах старой женщины была сумасшедчинка.
Она открыла дверь рывком, совершенно неожиданно, и первое, на что обратил внимание каждый из них, были ее глаза, и каждый из них подумал, что стоявшая перед ними женщина — сумасшедшая.
— Да? — спросила женщина.
Ей было, наверное, лет семьдесят пять, а может быть, и все восемьдесят. Карелла всегда затруднялся определить возраст человека после того, как он перешагнет плодоносящую пору.
У нее были белые волосы и лицо, покрытое морщинами, но полное и мясистое, со скошенными бровями, которые усугубляли безумие ее, несомненно, безумных глаз. .
Она, не мигая, следила за детективами. В блеклой голубизне ее глаз пряталась темная подозрительность и тайное веселье, вызывавшее ассоциацию с грустным смехом в бесконечно длинных, пустых коридорах. Она украдкой, с хитрецой, рассматривала их, и было в ее облике какое-то кокетство, даже заигрывание, не только неуместное, но непристойное для столь старой женщины. Все это отражалось в ее глазах пугающей сумбурной мешаниной. Женщина была безумна, и ее глаза возвещали об этом всему миру. Женщина была безумна, и от ее безумия мурашки шли по коже.
— Это дом Джорджа Нельсона Лэссера? — спросил Карелла, наблюдая за женщиной и в душе мечтая очутиться снова в своем полицейском участке.
— Да, это его дом, — утвердительно' ответила та. — Кто вы и что вам надо?
— Мы детективы, — сказал Карелла. Он показал свой жетон и удостоверение. Он Помолчал и потом спросил:
— Могу ли я узнать, кем вы будете, мэм?4
— Кто, а не кем, — сказала она.
— Что?
— Кто, а не кем будете, — повторила она.
— Мэм, я…
— Ваша грамматика никуда не годится, а ваш дедушка и того хуже, — сказала женщина и засмеялась.
— Кто это? — послышался голос из-за ее спины, и, подняв глаза, Карелла увидел высокого мужчину, который вышел из темноты в освещенное пространство, очерченное проемом входной двери. Он был высок- и худ, лет сорока с небольшим. Светло-каштановые волосы в беспорядке падали ему на лоб. Глаза у него были такие же голубые, как у женщины, открывшей им дверь. Карелла понял, что это мать и сын. Ему пришло в голову, что весь день он наталкивается на эту комбинацию сын — мать: сначала Мики Райан, который обнаружил труп в подвале, затем Сэм Уитсон, который рубил бревна топором, а теперь этот высокий сдержанный человек с сердитым выражением лица, который стоял позади и слегка справа от своей сумасшедшей матери и спрашивал, кто эти люди в дверях.
— Полиция, — сказал Карелла и снова показал свой жетон и удостоверение.
— Что вам угодно?
— А вы кто, сэр? — спросил Карелла.
— Меня зовут Энтони Лэссер. Что вам угодно?
— Мистер Лэссер, — спросил Карелла, — Джордж Лэссер ваш отец?
— Да.
— Должен с прискорбием сообщить вам, что он умер, — сказал Карелла, и его слова прозвучали сухо, лишь с намеком на сочувствие, и ему это было неприятно, но он их уже произнес, и они повисли в воздухе в своей нескладной обнаженности.
— Что? — спросил Лэссер.
’ — Ваш отец умер, — сказал Карелла. — Его убили сегодня днем.
— Как? — спросил Лэссер. — Какой-нибудь несчастный слу…
— Нет, его убили, — сказал Карелла.
— Ставлю золотой — мертв![33] — сказала старуха и захихикала.
Лицо ее сына приняло озабоченное выражение. Он посмотрел сперва на женщину, которая, видимо, не уловила смысла слов Кареллы, затем снова на детектива и сказал:
— Проходите, пожалуйста.
— Спасибо, — сказал Карелла и прошел мимо старухи, которая неподвижно стояла в дверях и смотрела куда-то через дорогу, смотрела настолько сосредоточенно, что Карелла взглянул через плечо. Он увидел, что Хейвз тоже смотрит через дорогу на маленького мальчика, который быстро въезжал на трехколесном велосипеде во двор своего дома, точной копии дома Лэссеров — тоже подражание английской готике.
— Король умер, да здравствует король! — воскликнула старуха.
— Не войдете ли вы с нами, мэм? — предложил Карелла.
— Он хорошо ездит, этот мальчик, — сказала женщина, — Хорошая посадка.
— Вы имеете в виду мальчика на велосипеде? — спросил Хейвз.
— Моя мать часто говорит бессвязно, — произнес Лэссер из полумрака за освещенным проемом двери. — Проходите, пожалуйста. Мама, ты пойдешь с нами?
— Кого господь соединил, — сказала женщина, — человеку не дано разъединить.
' — Миссис Лэссер, — сказал Карелла и шагнул в сторону, чтобы дать ей пройти. Женщина взлянула на Кареллу, и глаза ее одновременно пылали гневом и зазывали. Она прошла в дом, и он последовал за ней и услышал, что дверь захлопнулась, а затем позади него раздались голоса Хейвза и Лэссера, и все они вошли в переднюю.
Этот дом, казалось, сошел со страниц «Больших ожиданий»[34]. И хотя в углах не висела паутина, в нем царила атмосфера тревожного уныния, тьма, въевшаяся в деревянные балки и штукатурку, и возникало ощущение, будто доктор Франкенштейн[35] или какой-то вурдалак орудует на чердаке, создавая некое чудовище. На минуту Карелле показалось, что он ненароком попал в фильм ужасов, и он остановился и подождал Хейвза, не потому, что испугался, — конечно, в доме было жутковато, но, черт возьми, разве он не сказал маленькому Мики Райану, что привидений нет? — а просто для того, чтобы вновь ощутить, что он пришел сюда, в этот мрачный коттедж в готическом стиле, потому что должен расследовать убийство, которое произошло за много миль отсюда, на территории 87-го полицейского участка, где жизнь реальна и осязаема, так же, как и смерть.
— Я зажгу свет, —