В то же время пьемонтские войска, присоединенные к французской армии, переняли бы от нее боевой дух и привязались к главнокомандующему, который повел бы их к победе. Во всяком случае, они были бы заложниками, находящимися в армии и гарантирующими хорошее поведение пьемонтского народа.
Если бы оказалось верно, что король не может удержаться, находясь между демократическими республиками – Лигурийской, Ломбардской и Французской, то его свержение было бы результатом естественного хода вещей, а не политического акта, способного вселить недоверие к нам среди других королей, находившихся в союзе с Францией.
«Союз Франции с Сардинией, – сказал Наполеон, – это гигант, обнимающий пигмея. Если гигант его задушит, то только против своей воли и единственно вследствие чрезвычайного различия их организмов». Но Директория не хотела понять целесообразности и глубины такой политики. Она разрешила открыть переговоры, но мешала их завершению.
Господин Пуссьельг, секретарь посольства в Генуе, вел переговоры в Турине в течение многих месяцев. Он нашел, что двор склонен к союзу с Францией, но этот неискусный посредник позволил исторгнуть у себя явно преувеличенные уступки. Он обещал сардинскому королю Ломбардию, тогда как не могло быть и речи ни о том, чтобы увеличить владения этого государя, ни о том, чтобы возбудить в нем надежды, которых не хотели осуществить.
Король и так достаточно выигрывал, получая по договору гарантию целостности своего королевства. Когда Мантуя открыла свои ворота и Наполеон двинулся на Толентино, чтобы там продиктовать мир святейшему престолу[48] и получить возможность направиться оттуда к Вене, он понял важность урегулирования дел с Пьемонтом и уполномочил генерала Кларка вести переговоры с господином де Сен-Марсаном о наступательном и оборонительном союзе.
Договор о таком союзе был подписан в Болонье 1 марта 1797 года Король получил от республики гарантию целостности своих владений, предоставлял французской армии контингент в 8000 человек пехоты, 2000 кавалерии и 20 пушек. Не сомневаясь в ратификации договора, подписанного по приказанию главнокомандующего, Туринский двор поспешил выставить свой контингент, который предполагалось послать с французскими войсками в Каринтию, но Директория медлила с ратификацией этого договора. Контингент оставался в Пьемонте, на квартирах около Новары, в продолжение всей кампании 1797 года.
III
Политика, которую пришлось вести в отношении инфанта герцога Пармского, была предрешена нашими отношениями с Испанией.[49] Ему было предложено сначала перемирие (9 мая 1796 года), а несколько месяцев спустя он подписал в Париже с республикой мир, но французский посланник не сумел достигнуть цели, поставленной главнокомандующим.
Успехи Итальянской армии побудили испанского короля заключить с республикой в августе 1796 года договор о наступательном и оборонительном союзе.[50] Вследствие этого было бы легко[51] побудить Мадридский двор к высылке дивизии в 10 000 человек на реку По для охраны пармского инфанта и, обещав увеличить территорию его государства, привлечь указанную дивизию под французские знамена.
Ее присутствие импонировало бы Риму и Неаполю и немало способствовало бы успеху военных действий. Союз с Испанией, вынудивший Англию к уходу из Средиземного моря, обеспечил господство на нем французской и испанской эскадрам, чем облегчалась переброска испанских войск в Италию. Нахождение испанских войск в рядах французской армии благоприятно повлияло бы на решение Венецианского Сената вступить в союз с Францией, что увеличило бы армию на 10 000 словенцев.
IV
По Миланскому перемирию от 17 мая 1796 года прекратилось состояние войны с герцогом Моденским. Французская армия была немногочисленна, а страна, которую она занимала, огромна. Выделение двух-трех батальонов для второстепенных задач было бы ошибкой. Перемирие с Моденой отдавало все средства этого герцогства в распоряжение армии и не требовало посылки войск для поддержания там общественного спокойствия. Командор д’Эсте, облеченный полномочиями герцога, повел в Париже переговоры об окончательном мире.
Французское министерство вполне разумно не торопилось с его заключением. Герцог, целиком преданный австрийцам, удалился в Венецию, а регентство, управлявшее его государством, пропустило в Мантую несколько обозов с продовольствием в начале августа и в конце сентября, когда блокада была снята.
Как только главнокомандующий узнал о столь явном нарушении перемирия, он указал на это регентству, тщетно пытавшемуся оправдаться ссылкой на существование прежних договоров. Между тем в связи с этим отряд мантуанского гарнизона, переправившийся через По у Боргофорте, был отрезан; он направился в Реджио 29 сентября, намереваясь двинуться в Тоскану, но жители Реджио заперли ворота города, и отряд укрылся в форте Монте-Киаруголо, где патриоты окружили его и заставили сложить оружие.
Два жителя Реджио были убиты в происшедшей стычке. Это были первые итальянцы, пролившие кровь за освобождение своей страны. Отряд национальной гвардии Реджио, приведший пленных в Милан, был там торжественно принят Ломбардским конгрессом, Миланской национальной гвардией и главнокомандующим.
По этому случаю было устроено несколько общественных празднеств, которые еще больше воспламенили воображение итальянцев. Реджио объявил себя свободным. Население Модены хотело сделать то же, но было удержано гарнизоном. При таком положении вещей не могло быть двух решений. Главнокомандующий объявил, что Миланское перемирие было нарушено регентством, снабдившим продовольствием Мантую.
Он приказал воинским частям занять все три герцогства – Реджио, Модену и Мирандолу – и 4 октября по праву завоевателя провозгласил их независимость. Это решение улучшило положение армии, потому что недоброжелательное регентство было заменено временным правительством, всецело преданным французскому делу. Во всех городах этих трех герцогств стали вооружать отряды национальной гвардии, составленные из горячих патриотов.
V
Так как состояние войны с Римом было прекращено Болонским перемирием 23 июня 1796 года, то Римский двор послал в Париж монсиньора Петрарки. После нескольких недель переговоров этот посланник препроводил своему двору проект договора с Директорией. Конгрегация кардиналов нашла, что в нем содержатся пункты, противоречащие вере и поэтому неприемлемые.
Монсиньор Петрарки был отозван. В сентябре переговоры возобновились во Флоренции. Правительственные комиссары при армии получили на это полномочия Директории. На первых же совещаниях они представили монсиньору Галеппи, – папскому уполномоченному, – договор в 60 статей, в качестве sine qua non[52].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});