со мною в этой ужасной Долине смерти, которая чуть было не оправдала свое название? В каком положении нашли вы меня?
— В нескольких милях отсюда, на скале, которая возвышается над рекою Дель-Норте. Вы висели над пропастью на аркане, охватывавшем ваше тело. Аркан был привязан одним концом к луке седла, и ваш Моро, упираясь на передние и оседая на задние ноги, держал всю тяжесть вашего тела на своей шее.
— Молодец Моро! Какое ужасное положение!
— Разумеется, ужасное, потому что, если бы вы упали, вы пролетели бы тысячу футов, прежде чем расшиблись о скалы.
— Я, вероятно, оступился, отыскивая дорогу к воде.
— В бреду вы стремились в пустое пространство. Если бы вас не удержали, вы повторили бы свой опыт. Когда мы вас вытащили из пропасти, вы рвались туда обратно; вы видели воду внизу под ногами и совершенно не сознавали опасности. Сильная жажда делает человека ненормальным.
— У меня осталось только смутное воспоминание обо всем этом, помню что-то как во сне.
— И не старайтесь припоминать. Вот доктор делает мне знаки, что вы слишком много говорите. Я вошел сюда, потому что мне нужно было сказать вам два слова, иначе я не нарушил бы вашего покоя. Сегодня вечером я уезжаю на десять дней. Поправляйтесь пока. Будьте здесь как дома и оставайтесь до тех пор, пока ваши друзья не будут обратно из Чигуагуа. Извещенные мною, я надеюсь, они расположатся бивуаком очень близко отсюда, и вы тогда присоединитесь к ним в полном здравии… Пребывание в этой пустыне может показаться вам не особенно приятным; ну, да мои постараются, чтобы вы не слишком скучали. Вы любите чтение — у меня есть порядочная библиотека. Вас будут развлекать музыкой. Доктор Рихтер такой человек, что сумеет ответить вам на любой вопрос; одним словом, не заставьте меня раскаиваться, что я оставляю вас здесь. Помните, что хозяин отвечает за благополучие тех, которые живут под его кровлей.
— Постойте, прошу вас. В Санта-Фе у вас явилась прихоть купить мою лошадь…
— О, это не была прихоть. Но я объясню вам это в другой раз. Может быть, причина, заставлявшая меня так сильно желать приобретения вашей лошади, уже не существует более.
— Возьмите Моро, умоляю вас. Я найду себе другую лошадь, которая мне его заменит.
— Ни за что! После услуг, оказанных вам Моро, вы не должны с ним расставаться. Я понимаю, как вы должны быть ему благодарны.
— Но вы уезжаете в эту ночь, может быть, вам предстоит длинный переезд. Возьмите Моро, по крайней мере, на этот раз. Иначе я буду думать, что вы не хотите меня простить… несмотря на мое раскаяние.
— Пусть будет по-вашему; лошадь моя устала, а мне сегодня ночью надо быть далеко. Итак, прощайте и будем друзьями.
Генрих остался один, он стал прислушиваться. Через полчаса послышалось ржание Моро, а вслед за тем промелькнула тень всадника. Сэгин выехал и, может быть, на кровавую расправу… Некоторое время Генрих еще раздумывал об этом странном человеке, но размышление чересчур утомило его. Появление двух привлекательных существ, матери и дочери, отвлекло его от мрачных мыслей.
Вместо того, чтобы испытывать скуку, как того боялся Сэгин, Генрих не замечал, как летело время. Он скоро почувствовал себя в состоянии ходить; силы возвращались с такою быстротою, что почтенный доктор Рихтер немало этому дивился. Первой заботой выздоравливающего было остричь бороду, которая, по его мнению, безобразила его, и привести в должный вид свои усы. Он был очень доволен, что багаж при нем, так как это давало ему возможность одеться настоящим джентльменом вместо прежнего грубого охотничьего костюма.
Вскоре он мог оказывать дамам много разных услуг, взамен оказанных ему во время болезни. Он здоровел не только телом, но и духом. Наслаждение, которое он испытывал в их домашнем кругу, он объяснял тем, что сам только что лишился всех своих близких.
— Моя мать, — говорил он госпоже Сэгин, — была так же добра и кротка, как и вы. Когда вы делаете мне выговор за какую-нибудь неосторожность, например за слишком раннюю прогулку или продолжительное чтение, то я бываю так тронут вашею заботливостью, что с трудом удерживаюсь от желания вас обнять и расцеловать, как родную мать.
— Моя сестра Алиса, — говорил он Зое, — была такая же веселая и хорошенькая, как вы.
В ответ на это Зоя, смеясь, говорила:
— Вы находите меня хорошенькой?.. Мамаша, разве это правда? — и она краснела, продолжая смеяться.
Генрих ни на минуту не расставался с ними; он охотнее занимался музыкой с ними, нежели ботаникой с доктором Рихтером, который, впрочем, своим добродушием и простодушием ему очень нравился.
Дом Сэгинов был расположен посреди обширного огороженного угодья, доходившего до реки. Ограда, закрывающая луг и сад, была очень высока. По верху ее шла живая изгородь из кактусов, колючки которых образовывали непроницаемую стену. Проникнуть внутрь можно было только через тяжелые ворота, снабженные калиткой, но и то и другое всегда было заперто. Сад был великолепен, в нем было множество чужеземных деревьев; ветви их сплетались в густые кущи, что придавало саду девственный вид.
Что касается цветника, составлявшего гордость и забаву Зои, то он изобиловал цветами; запах от них проникал даже в дом.
Садовая ограда доходила, как сказано, до реки и там обрывалась; берег, изрезанный остроконечными пригорками, и глубина воды служили с этой стороны достаточной защитой. Густой ряд каштановых деревьев рос по берегу, а под тенью их стояло несколько зеленых скамеек в испанском вкусе. Только с этой стороны взгляд мог выйти за пределы ограды. Вид был чудесный и простирался на несколько миль по течению Дель-Норте. По-видимому, на другом берегу не было ни жилищ, ни обработанных полей. Пространство сплошь было покрыто каштановыми деревьями. На юге, на крайней линии горизонта, поднималась, как стрела, над опушкою леса церковь Эль-Пазо-Дель-Норте. На западе возвышались остроконечные пики Скалистых гор и так мало еще исследованные Органские высоты, озера которых с их приливами и отливами наводят на охотника суеверный страх. На востоке, на очень дальнем расстоянии, выступал двойной ряд изобилующих золотом Мимбрских гор, куда