Читать интересную книгу 1919 - Джон Пассос

- Бедная крошка, - сказал он, - что это с вами случилось? Вы вдруг стали бледная как смерть.

- Ничего... Я, кажется, поеду домой и прилягу... Я думаю, что во всем виноваты итальянские спагетти и чеснок... а может быть, и вино.

- Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен? Я помогу вам найти работу в Париже. Вы умеете писать на машинке или стенографировать?

- Могу попробовать, - сказала Дочка с горечью. Она ненавидела мистера Берроу. В такси она не в силах была выдавить из себя ни одного слова. Мистер Берроу говорил и говорил. Вернувшись в гостиницу, она легла на кровать и отдалась мыслям о Дике.

Она решила ехать домой. Она никуда не выходила, и, хотя мистер Берроу все время звонил ей и звал в разные места и намекал, что достанет ей службу, она отказывалась встретиться с ним. Она сказала, что у нее разлитие желчи и что она будет лежать. Вечером накануне ее отъезда он пригласил ее пообедать с ним и кое с кем из его друзей, и, не подумав как следует, она дала согласие. Он зашел за ней в шесть и повез ее пить коктейль в бар "Риц". Еще днем она вышла и купила себе в "Галлери Лафайет" вечернее платье и чувствовала себя превосходно, сидя в баре за коктейлем, она уверяла себя, что, если бы сейчас вошел Дик, она бы и глазом не моргнула. Мистер Берроу говорил о положении в Фиуме, и о прениях между президентом и конгрессом, и о том, как он боится, что вся огромная работа Лиги Наций пойдет прахом, как вдруг вошел Дик, очень красивый, в военной форме, с ним были еще двое; бледная, не очень молодая дама в сером и высокий плотный светловолосый мужчина, Дж.Уорд Мурхауз, как сказал мистер Берроу. Дик не мог не видеть ее, но он нарочно не глядел на нее. Ей все стало безразлично. Они допили коктейль и ушли. По дороге на Монмартр она позволила мистеру Берроу поцеловать ее взасос, отчего он сразу развеселился. Ей было все равно, она решила покончить с собой.

В "Эрмитаже" их поджидали один газетный корреспондент по фамилии Бернхем и некая мисс Хэтчинс, сотрудница Красного Креста. Они страшно волновались из-за какого-то Стивенса, который был арестован в оккупированной области - по-видимому, по обвинению в большевистской пропаганде; его предали военному суду, и они боялись, что он будет расстрелян. Мисс Хэтчинс была вне себя и уговаривала мистера Берроу обратиться к президенту, как только мистер Вильсон вернется в Париж. А до того необходимо добиться отсрочки приговора. Она сказала, что Дон Стивенс - журналист, и хотя и радикал, но не занимается никакой пропагандой, и что вообще это немыслимо - расстреливать человека только за то, что он борется за лучшую жизнь. Мистер Берроу был сильно сконфужен, и заикался, и хмыкал, и фыркал, и наконец сказал, что этот самый Стивенс был весьма неумный молодой человек и слишком много болтал о вещах, в которых ничего не смыслил, но что он, Берроу, тем не менее приложит все усилия к тому, чтобы вытащить его, хотя, в конце концов, он ведь действительно вел себя не так, как следует. Мисс Хэтчинс очень рассердилась.

- Но ведь его же расстреляют... Представьте себе, что это случилось бы с вами... - все твердила она. - Поймите, мы должны спасти его.

Дочка не знала, что сказать, так как не понимала, о чем они говорили, она сидела за столом, разглядывая официантов и посетителей ресторана. Напротив нее сидела очень милая компания молодых французских офицеров. Один из них, высокий, с орлиным носом, не сводил с нее глаз. Их взгляды встретились, и она невольно улыбнулась. Этим мальчикам было, по-видимому, очень весело. Компания американцев, разряженных, как цирковые лошади, прошла между ней и французами. Это были Дик, та бледная дама, Дж.Уорд Мурхауз и еще одна толстая женщина средних лет, вся в пышных розовых рюшках и изумрудах. Они сели за соседний столик, на котором весь вечер стоял щит с надписью: "Reservee" [занят (франц.)]. Все перезнакомились, и она поздоровалась с Диком очень официально, точно они были только знакомы. Мисс Стоддард, которая была так мила с ней в Риме, бросила на нее быстрый испытующий, холодный взгляд, от которого Дочке стало не по себе.

Мисс Хэтчинс сейчас же подсела к вошедшим и заговорила о Доне Стивенсе, умоляя мистера Мурхауза немедленно позвонить полковнику Хаузу и попросить его вмешаться в это дело. Мистер Мурхауз ответил очень спокойно и хладнокровно, что, по его мнению, ей не следует так волноваться. Стивенс задержан, по всей вероятности, только для допроса, и, во всяком случае, он не думает, что военный суд оккупационной армии примет столь крайние меры в отношении частного лица, и притом еще американского гражданина. Мисс Хэтчинс сказала, что ей нужна только отсрочка, и ничего больше, так как отец Стивенса - друг Лафоллета и благодаря последнему имеет влияние в Вашингтоне. Мистер Мурхауз улыбнулся на эти слова.

- Если его жизнь зависит от влияния сенатора Лафоллета, вы, конечно, имеете все основания волноваться, Эвелин, но я могу заверить вас, что это не так.

Мисс Хэтчинс обиделась и, вернувшись к своему столику, стала мрачно поглощать ужин. Так или иначе вечер был испорчен. Дочка никак не могла понять, почему все сидят такие надутые и стесненные, впрочем, может быть, ей только так казалось из-за себя самой и Дика. Время от времени она искоса взглядывала на него. Он был совсем непохож на того Дика, которого она знала раньше, он сидел такой надутый и напыщенный и изредка переговаривался торжественным тихим шепотом с толстой дамой в розовом. Ей хотелось запустить в него тарелкой.

Она облегченно вздохнула, когда заиграл оркестр. Мистер Берроу был неважный танцор, и ей была неприятна его манера тискать ей руку и поглаживать ее по спине. Оттанцевав, они пошли в бар выпить шипучего джину. Потолок был задрапирован трехцветным флагом, те четыре французских офицера были в баре; в публике пели "La Madelon de la Victoire", и пьяные девицы смеялись и верещали по-французски. Мистер Берроу все время шептал ей на ухо:

- Дорогая девочка, идемте сегодня ночевать ко мне... Не уезжайте... Я уверен, что мне удастся уладить все ваши дела с Красным Крестом или как его там... Я всю жизнь был несчастен, и я определенно покончу с собой, если я вас потеряю... Полюбите меня хоть немножко... Я посвятил всю свою жизнь достижимым идеалам, и вот я уже становлюсь стар, и в жизни у меня так и не было ни одной счастливой минуты. Из всех женщин, которых я встречал, вы единственная - подлинная язычница в душе... Вы можете оценить искусство жить. - Тут он поцеловал ее мокрыми губами в ухо.

- Джордж, я сейчас никого не могу любить... Я всех ненавижу.

- Я научу вас... только позвольте мне.

- Если бы вы знали обо мне все до конца, вы бы не добивались меня, сказала она холодно. Она опять заметила, что на его лице появилось смешное, испуганное выражение и губы его опять сузились над редко расставленными зубами.

Они вернулись к столу. Она сидела и нервничала, в то время как остальные очень обстоятельно, с долгими паузами говорили о мирном договоре - когда он будет подписан, подпишут ли его немцы. Наконец ей стало невтерпеж, и она пошла в дамскую комнату попудрить нос. На обратном пути она зашла в бар посмотреть, что там делается. Офицер с орлиным носом увидел ее, вскочил, щелкнул каблуками, взял под козырек, поклонился и сказал на ломаном английском языке:

- Прекрасная леди, не задержитесь ли вы на минутку, чтобы выпить с вашим покорным слугой?

Дочка подошла и присела за их стол.

- Вам, как видно, очень весело, - сказала она. - А я сижу в ужаснейшей компании старых цирковых лошадей... Они мне надоели.

- Permettez, mademoiselle [разрешите, мадемуазель (франц.)], - сказал он и познакомил ее со своими приятелями. Он был летчик. Все они были летчики. Звали его Пьером. Когда она сказала, что ее брат был летчиком и разбился, они отнеслись к ней очень сочувственно. Она ничего больше не сказала - пускай они думают, что Бад погиб на фронте.

- Глубокоуважаемая мадемуазель, - торжественно сказал Пьер, - разрешите мне быть вашим братом.

- Руку, - сказала она.

Все торжественно пожали ей руку, до ее прихода они пили коньяк маленькими рюмками, а теперь им подали шампанское. Она танцевала с каждым по очереди. Она была очень счастлива, и ей было наплевать на все, что бы ни случилось. Они были славные, красивые ребята, все время смеялись и обращались с ней очень уважительно. Они взялись за руки и стали плясать посередине бара, все кругом хлопали в ладоши, как вдруг она увидела в дверях красное, негодующее лицо мистера Берроу. Когда она в следующий раз проносилась мимо двери, она крикнула ему через плечо:

- Я сейчас приду, господин учитель.

Лицо исчезло. У нее закружилась голова, но Пьер подхватил ее и прижал к себе, от него пахло духами, но ей было приятно, что он прижимает ее.

Он предложил пойти куда-нибудь в другое место.

- Мадемуазель Сестра, - шепнул он, - разрешите показать вам mysteres de Paris [тайны Парижа (франц.)]. А потом мы вернемся к вашим цирковым лошадям. Они, по всей вероятности, напьются... Цирковые лошади постоянно напиваются.