даже с грустью. Почему? Очевидно, потому, что теперь и я, как он, был в его глазах приговоренным к смерти человеком, который должен скоро умереть. И ему было меня жалко. Да, ему не было жалко себя, но было жалко меня.
Вопреки обычаю, Азеф посвятил меня в те террористические предприятия, которые сейчас партия ставила. Я говорю «вопреки обычаю», потому что, по условиям конспирации, участник одного террористического предприятия не должен ничего знать о другом предприятии. Но на меня, очевидно, смотрели не только как на простого исполнителя-террориста. Разве я не был уже, прежде чем войти в Боевую организацию, членом Центрального комитета?
Два дела сейчас стояли на очереди.
Первым делом было покушение на министра внутренних дел Дурново, который общественным мнением после ликвидации Манифеста 17 октября о свободах считался вдохновителем всей правительственной реакции. Покончить с Дурново нужно было как можно скорее, потому что в апреле должна была быть созвана Государственная дума, и с Дурново необходимо было покончить в остающиеся три месяца, то есть до ее открытия.
За организацию этого дела взялся сам Азеф. К этой работе были привлечены шестнадцать человек. Они были разделены на несколько отрядов, совершенно самостоятельных, не имевших между собой никаких сношений. Один из этих отрядов состоял из трех переодетых извозчиками лиц – в числе их был и Абрам Гоц. Заведовал этим отрядом Зот Сазонов, брат Егора Сазонова, убившего министра Плеве.
Другой отряд был смешанным – два извозчика, два уличных торговца папиросами и один уличный газетчик. С этим отрядом имел сношения Савинков. И наконец, имелась большая техническая группа в восемь человек, снявших дачу в Финляндии (в Териоках) и устроивших в ней динамитную мастерскую, в которой изготовляли динамит и снаряжали бомбы. Во главе этой группы стоял Лев Зильберберг (партийная кличка – Серебров). Лев Зильберберг был моим товарищем по московской гимназии, мы рядом просидели на скамейках восемь лет. Но характерно, что я даже не знал, что он состоит в партии, а тем более в Боевой организации. Узнал я об этом лишь случайно, позднее, на одном деловом свидании уже в самом Петербурге – в Купеческом клубе (на маскарадном вечере!), где я должен был встретить человека, которого мне назвали Николаем Ивановичем и внешность которого мне была подробно описана.
Каково же было мое удивление, когда в «Николае Ивановиче» я неожиданно узнал своего старого гимназического товарища Льва Зильберберга! После гимназии наши дороги разошлись – я уехал учиться в Германию, он был исключен из Московского университета за участие в студенческих волнениях, сослан в Сибирь, бежал оттуда и уехал тоже за границу – учился в бельгийском Политехникуме (в Льеже).
После окончания гимназии мы с ним ни разу не встречались. В этой технической группе у меня была еще одна приятельница, Маруся Беневская, дочь амурского (в Сибири) военного губернатора, с которой мы вместе учились и дружили в Галле (в Германии); я был на философском факультете, она – на медицинском.
Маруся была глубоко верующей христианкой и пошла в террор, как в Средние века верующие шли на костер. Как судьба Зильберберга, так и судьба Беневской, была трагична. Зильберберг был через год выдан Азефом и под фамилией Штифтарь повешен. У Беневской при подготовке покушения на Дубасова в Москве (15 апреля 1906 года – об этом ниже будет рассказано подробнее) взорвался в руках запальник бомбы; взрывом ей оторвало кисть левой руки. Она была приговорена к каторге и ее отбыла. Я знал, кроме того, в этой технической группе и другую девушку – Павлу Андреевну Левинсон, брюнетку с голубыми глазами; она в этой группе была «химичкой». Позднее мне с ней пришлось встретиться на другом революционном деле, когда я устраивал побег товарищу. Об этом рассказано будет тоже позднее.
Всеми этими тремя группами руководил Азеф. Другим делом была подготовка покушения в Москве на адмирала Дубасова, который после разгрома московского восстания, естественно, с точки зрения революционеров, подлежал высшей каре. Здесь тоже были поставлены для внешнего наблюдения за Дубасовым три «извозчика». Одним из них был Борис Вноровский, которого я хорошо знал по Московской организации, членом которой он был. Это был небольшого роста крепкий человек, недавно еще студент Московского университета. Спокойный и уравновешенный. В этом спокойном на вид человеке билось сильное сердце. На его долю выпала очень трудная работа, которую мог выдержать только человек такой железной воли, как он. Судьба его была очень страшна. Но этот террорист имел мягкое и нежное сердце – простую охоту он считал «зверским занятием»… Динамитная мастерская в Териоках работала и для покушения на Дубасова. Руководил делом Дубасова Савинков.
У Азефа относительно Абрама Гоца были сомнения – может ли еврей по своему внешнему виду сойти за петербургского извозчика? Но Абрам Гоц так горячо настаивал, так упорно требовал для себя участия в центральном деле против Дурново, что Азеф в конце концов уступил. И он не ошибся – Абрам был великолепным и типичным петербургским извозчиком, как я позднее сам в этом убедился.
По секрету от всех и прежде всего от самого Азефа мы условились с Абрамом о возможности наших встреч с ним в Петербурге, когда он будет на работе. Это, конечно, было нарушением дисциплины, но мы шли на это нарушение сознательно: «на случай ареста Ивана» (одна из конспиративных кличек Азефа была Иван, Иван Николаевич).
Да, мы тогда очень боялись, что Азеф мог быть арестован полицией! И мы боялись, что в случае ареста Азефа связь извозчиков и газетчиков с Боевой организацией прервется. Как будет видно позднее, заключенное мною с Абрамом условие оказалось полезным… Мы условились, что один раз в неделю, по четвергам, в 9 часов вечера, он будет стоять на всякий случай на углу Суворовского проспекта и Второй Рождественской. И если надо будет, я могу его там найти и в случае порванной связи, то есть если Азеф и Зот Сазонов будут арестованы, связаться с ним снова.
Гельсингфорс оставался штаб-квартирой Боевой организации. Сюда приезжал каждую неделю из Москвы Савинков с докладами Азефу о том, как идет слежка за Дубасовым, отсюда же Азеф ездил в Петербург для свиданий с Абрамом Гоцем и Зотом Сазоновым.
Мне – очевидно, для испытания – Азеф дал на первых порах не