Читать интересную книгу Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России - Савелий Дудаков

Самопожертвование Сусанина – миф, т. е. факт, никогда не существовавший…"60 Иной может подумать, что Костомаров – Писарев исторической науки. Это не так. "Писаревщина" – легкая детская болезнь, которую переживают большинство интеллектуалов. У Костомарова – анализ сделан на основании сухих летописных и иных документов, которые обжалованью не подлежат.

Гласную приверженность еврейству демонстрировало очень мало русских интеллигентов. Зато в частных письмах и дневниках, где не надо было скрывать свои мысли, где самоцензура была ослаблена, то и дело проявлялись антисемитские ноты. Вот, например, А.И. Герцен (судя по одной заметке в "Еврейской старине" – еврей по материнской линии61), публикуя изредка в "Полярной звезде" и в "Колоколе" сочувственные корреспонденции о положении евреев в Польше, в одном из писем к Огареву разражается филиппикой против "шестидесятников" с неожиданной "изюминкой" юдофобии: «Тут все – и Бакст, отпирающийся от своих слов, сладкоглаголивый, семитический "муран" Венери – и пердословный Элпидин. Сопля Вормс и гной Серно-Соловьевича, жиденята, утята и гулята»62. Не испытывал Александр Иванович благодарности к "мировому еврейству", выручившему из цепких когтей двуглавого орла его "имения"…

Должен сказать, что и патер Печерин на бытовом уровне не жаловал "избранный народ": оказавшись за рубежом без денег,он вынужден был заложить одежду. "Жид" (не еврей!), "варвар!", "злодей!" дал за операцию всего 8 франков. И будущий патер восклицает иронически: "От этих-то сынов Израиля я чаял спасения! Salus ex Judaeis est!* (Печерин цитирует Евангелие от Иоанна, 4:22.)63 Вот еще один из случаев бытового антисемитизма, о котором в народе говорят: "Для красного словца – не пожалеет и родного отца". Известный острослов и современник А.С. Пушкина, осмотрев картину Александра Иванова "Явление Христа народу" (первый авторский вариант названия -"Явление Мессии" – намного точнее), не нашел ничего лучшего, как пошутить: "Семейство Ротшильда на водах". Варианты остроты обыграны у Ольги Форш64. Имя острослова – Ф.И. Тютчев.

Частная переписка и дневники писателей содержат массу интересных материалов по интересующему нас вопросу. Идеальный пример несоответствия между публичными декларациями и личной перепиской – А.И. Куприн. С точки зрения нашего исследования, некоторые произведения Александра Ивановича вполне вписываются в знакомую, чуть ли не сусальную картину благоговения перед еврейством, скажем, незначительного Г. Мачтета или классика В.Г. Короленко. Я говорю о таких замечательных произведениях Куприна, как "Суламифь", "Жидовка" и "Гамбринус". С другой стороны, у всех на памяти, какой шок вызвала публикация нескольких писем Куприна и их анализ, проведенный В. Левитиной. Интересующихся Куприным и его отношениями с еврейством отсылаю к этой работе65.

Если мы вернемся вновь из лагеря разночинцев в лагерь аристократический, то нас поразит дневник Марии Башкирцевой. Талантливая художница (картины Башкирцевой висят в Русском музее и в музее "Карнавал" в Париже) и автор юношеского дневника, переведенного на многие языки мира, она сохранила активно непримиримое отношение к еврейству. Запись в "Дневнике" от 18 августа 1876 г. об одном летнем вечере в имении на Украине: "…пустили несколько ракет и заставили жида говорить глупости. Жид в России занимает среднее положение между обезьяной и собакой.

Жиды все умеют делать и их употребляют на все"66. Если внимательно вчитаться во фразу о жиде, обезьяне и собаке, что-то останавливает. Покопавшись в памяти, я извлек нечто аналогичное у автора "Униженных и оскорбленных": "…знавший на своем веку много жидков, часто дразнил его (Исайя Фомича Бумштейна. – С. Д.), и вовсе не из злобы, а так, для забавы, точно так же, как забавляются с собачкой, попугаем, учеными зверьками и проч."67. Тоже – своего рода "бродячий сюжет"! В противовес нетерпимости, особенно проявляемой в области религиозной, можно привести множество других фактов. Зачастую происходила мешанина, внутренняя борьба, заканчивающаяся по-разному. Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовской (1853-1920), историк культуры, лингвист и литературовед, автор книги "Психология национальности", не утратившей значения и до сего времени, сам начисто лишенный малейшей тени антисемитизма, рассказывает о своем отце, вероятно, человеке добром, но не лишенном предрассудков. Так, он повествует о появлении в их доме – доме богатого помещика – некого Поппера (к сожалению, не указаны инициалы), выходца из бедной еврейской семьи, с отличием окончившего медицинский факультет. Поппер был домашним врачом и репетитором детей. На этом Поппере, как и на его друге Марсикани, по словам мемуариста, лежал "отпечаток лучшей поры 60-х годов – чего-то светлого, просвещенного, гуманного, чего-то от духа Н.И. Пирогова, который как раз тогда был в разгаре своей достопамятной деятельности как попечителя"68. Благодаря щедрой материальной помощи отца молодые люди получили возможность поработать за границей, в венских клиниках, написать диссертации и стать докторами медицины.

***

*Спасение от иудеев (лат.).

***

Отец не делал разницы между евреем Поппером и итальянцем Адольфом Доминиковичем Марсикани – каждый получил необходимую помощь. Впоследствии Поппер работал домашним врачом в семействе Фальц-Фейна в Таврии (основатели заповедника Аскания-Нова).

Умер он во время эпидемии тифа в расцвете сил. Отец публициста Н.Н. Овсянико-Куликовский был видным общественным деятелем в двух губерниях – Таврической и Херсонской, где уже тогда возникли сложные национальные проблемы, но он пользовался непререкаемым авторитетом среди русских всех сословий, евреев, немцев-колонистов: за глаза они любовно его называли Николай Николаевич, что в то время считалось непозволительной вольностью (норма – "их превосходительство"). И вот Николаю Николаевичу пришлось разрешать домашнюю проблему, из которой с честью он выйти не смог, – религиозные предрассудки оказались сильнее его доброты. Он поссорился и совершенно разошелся со своей сестрой, Елизаветой Николаевной, вышедшей замуж за еврея, доктора Грумберга, "человека весьма почтенного", как подчеркивает мемуарист. Около 20 лет отец сохранял непреклонность, и только в старости, уже в 80-е годы, примирился с сестрой и ее мужем.

Нам уже приходилось цитировать графа Алексея Константиновича Толстого (1817-1875).

Надо сказать, что антисемиты с восторгом воспроизводят его юдофобские пассажи, относящиеся, по-видимому, к 1849 г.:

Стучат и расходятся чарки,Питейное дело растет,Жиды богатеют, жиреют,Беднеет, худеет народ. ….За двести мильонов РоссияЖидами на откуп взята –За тридцать серебряных денегОни же купили Христа"69.

В письме к Болеславу Маркевичу он анализирует положение крестьян в своих имениях.

Так, если в Красном Роге освобождение привело к повальному пьянству, то в Погорельцах (давших псевдоним писателю Перовскому-Погорельскому) "пьянство прекратилось совершенно – так что евреи уезжают оттуда, считая, что невыгодно оставаться в таком месте, где не пьют"70. Редакция советского издания сделала робкое примечание, указав, что среди владельцев кабаков и трактиров было немало евреев.

Горько читать эти строки о евреях, способных лишь паразитировать на теле русского народа. Не будем вдаваться в социологию данного факта. Но и самому автору "Князя Серебряного", считавшему себя несравненно более русским, чем даже Аксаков, приходили в голову разные мысли о собственном народе. Да еще такие, что по сравнению с ними высказывания "Басманного философа" кажутся сладким елеем.

Ведь он писал страшные слова о России: "Я пришел к убеждению, что мы не заслуживаем конституции. Каким бы варварским ни был бы наш образ правления, правительство лучше, чем управляемые. Русская нация сейчас немногого стоит, русское дворянство – полное ничто, русское духовенство – полные канальи, меньшая братия – канальи, чиновники – канальи…" Дальше цитата звучит столь современно, что бросает в дрожь: "…не существует уже и флота – этих геройских каналий, три четверти которых я бы велел повесить… армия деморализована необходимостью выбирать дисциплину или анархию…" И далее: «Я, к несчастью, разделяю мнение… что имеешь то правительство, которое заслуживаешь, а у нас правительство лучше, чем мы заслуживаем, потому мы настолько монголы и туранцы, насколько это вообще возможно. Позор нам! И это мы еще хотим повернуться спиной к Европе! Это мы провозглашаем новые начала и смеем говорить о гнилом Западе. Если бы перед моим рождением Господь Бог сказал мне: "Граф! выбирайте народ, среди которого вы хотите родиться!" – я бы ответил ему: "Ваше Величество, везде, где Вам угодно, но только не в России!" У меня хватает смелости признаться в этом. Я не горжусь, что я русский, я покоряюсь этому положению». Советская цензура добавляет примечание к этому пассажу, кстати, частично правильное: «Горькие слова Толстого о России и русском народе вызваны прежде всего его глубоким недовольством социально-политическими условиями русской жизни. Они перекликаются с известными словами Пушкина: "Черт догадал меня родиться в России с душой и талантом"»71.