Читать интересную книгу Избранное - Рувим Фраерман

Лейтенант, вглядевшись, сказал с удивлением:

— Бабочка!

И верно. Ночная бабочка-монашенка, еле волоча свое толстое тело, медленно ползла по шее, темной и шершавой, как ствол. Откуда взялась она тут? Должно быть сидела, забившись в темные складки хурьмы, брошенной возле.

Лейтенант отдал бабочку Паку. Тот посадил ее к себе на палец. И Ти-Суеви и все рыбаки узнали бабочку, которую показывал им вчера лесовод. На спинке ее вместо двух черных пятен они насчитали шесть, подкрылья ее были стянуты шелковинкой, и даже шелковинка была еще цела.

— Не он ли убил лесовода? — с отчаянием крикнул Ти-Суеви, и слезы потекли из-под его плоских век.

Рыбаки, огромные в своей одежде, всегда влажной от морского тумана, сдвинулись вдруг плотно, подошли.

Их тяжелая обувь, казалось, раздавит сейчас человека, растянувшегося на камнях, как змея. Они молчали, но гнев качал их, как родной океан.

Лейтенант остановил их взглядом. Он нагнулся и поднял с земли нож — короткий и широкий нож, каким маньчжурские гольды убивают оленей.

Человек открыл глаза и сел.

— Не троньте меня, — сказал он по-русски, — я прокаженный.

Но никто не подался назад.

Лейтенант сказал:

— Я давно ищу вас, господин майор Исикава Санджи Маленький. Вы так же безумны и больны проказой, как и я.

Майор огляделся.

Красноармейцы, рыбаки, часовые стояли вокруг молча. Взгляды их были суровы, зубы стиснуты крепко.

И лицо майора, крошечное, плоское, посерело вдруг, будто покрылось пеленой.

Он встал. Часовые взяли его под руки. Лейтенант пошел вперед.

— А где же Натка? — спросил Сизов у Пака.

В пылу погони он забыл о ней. Ведь это же она первая задержала шпиона.

Где же Натка?

Сизов искал глазами Ти-Суеви. Но Ти-Суеви уже давно не было в толпе. Сизов заглянул в яму. На дне ее, по-корейски, на корточках, сидел Ти-Суеви и плакал. Натка же сидела, прислонившись спиной к стене.

Голова ее была запрокинута, лоб и щеки в царапинах, веки сомкнуты плотно.

Сизов спрыгнул вниз. И снова втроем очутились они в этой яме, откуда брали глину для стен.

— Он убил ее, — сказал Ти-Суеви, плача.

— Нет, — ответил Сизов. — Она только сильно ушиблась. Беги скорей за водой.

И Ти-Суеви понесся к утесу, где из красного камня всегда сочилась вода.

И пока он нес ее в шапке, ветер, дувший в долину с моря, высушил слезы, горевшие на глазах Ти-Суеви.

Сизов смыл кровь с лица Натки и положил на лоб ее мокрый платок.

Она очнулась и посмотрела вокруг. Но еще смутен был ее взгляд.

Тогда Ти-Суеви, зачерпнув немного воды, дал ей из горсти напиться. И глаза ее стали снова блестеть, как два влажных камешка.

— Поймали его? — спросила она.

— А как же, поймали, от нас он не уйдет, — ответил Сизов и подложил руку под затылок Натки. — А тебе не больно нигде?

Натка покачала головой.

— Нет, он только хотел ударить меня ножом, но промахнулся. Я очень боялась, что он убежит. И я сделала так, как учил меня однажды Ти-Суеви.

— Ловко! — сказал с одобрением Сизов. — Но что же ты делала тут, в яме?

— Я стерегла золото от старухи Лихибон, у которой внук болен проказой.

— Золото? — спросил Сизов у Ти-Суеви.

Тот не ответил, изумленный бесстрашием Натки. Так вот зачем ушла она, оставив его одного на заставе. Но ведь она так боялась проказы и этой старухи Лихибон!

— Да, золото, — повторила Натка и протянула Сизову руку, крепко сжатую в кулак.

Сизов осторожно разжал ее пальцы.

На подставленную ладонь его упало пять камешков: два белых и гладких из кварца, два черных и круглых из шпата и один желтый, блестевший кое-где.

Сизов поднес его к глазам.

— Не зря тут старуха путается, — сказал он задумчиво. — На золото не похоже, но металл обязательно есть.

И Сизов поднял Натку на ноги и сказал ей:

— Спасибо!

Потом, как взрослому, подал Ти-Суеви руку и тоже сказал:

— Спасибо!

Ти-Суеви молчал. Толстые губы его были раскрыты, сердце переполнено — радость волновала его. Хорошее слово «спасибо»!

Пусть сказал это слово только стрелок, пограничник Сизов. Но зато он умеет подражать крику многих птиц в лесу. Он хорошо знает травы и камни, он срывает листья с ясеней и прикладывает их к щеке, быть может, для того, чтобы приласкаться к ним.

И, не зная, что сказать Сизову, Ти-Суеви схватил Натку на руки и вынес ее из ямы.

Сизов удивился силе его рук и плеч.

— Стой! — сказал он. — Что ты делаешь? Давай я отнесу.

Но Натка вдруг встала сама и пошла. Ноги держали ее крепко и несли ее тело легко. Натка рассмеялась. Рассмеялся и Сизов.

— Ну вот, — сказал он, — все в порядке.

И пока дети шли вдоль поля по тропинке к морю, он все стоял на краю ямы и долго смотрел им вслед.

Дети уже были далеко. Они обернулись..

Сизов возвращался на заставу.

Узкая долина поднималась кверху без уступов. Заходило солнце. Не кричали птицы. Без шума взбегали на сопку еловые леса.

Неужели здесь, в этой необычайной тишине, происходила страшная погоня?

Ти-Суеви думал об этом, осторожно шагая вслед за Наткой.

Да, здесь. Лицо Натки распухло, и на руках еще свежи были царапины, и собственные туфли Ти-Суеви были пробиты сучками насквозь.

— Хорошо, что его поймали, — сказал Ти-Суеви. — Ведь это — внук Лихибон. Он не мальчик, не сумасшедший и вовсе не болен проказой.

Натка молчала.

Она шла медленно, прислушиваясь и словно ожидая, не покажется ли снова враг. Но кругом было тихо. И только издали доносилось слабое шипение океана.

Ти-Суеви тронул Натку за плечо.

— Ты слышишь, внук Лихибон не был болен проказой, — повторил он. — Это был враг.

И, как всегда, Натка ответила не так, как ожидал Ти-Суеви. Но она сказала то, чего он так сильно желал.

— Хорошо тут у вас жить, Ти-Суеви, — вдруг сказала она.

Он посмотрел ей в лицо.

Она говорила правду.

Тогда Ти-Суеви опустил глаза к земле. Он улыбнулся. Он взял руку Натки в свою и снова оставил, чтобы забежать вперед и отшвырнуть ногой несколько острых камней, лежавших на ее дороге.

Они вышли на берег.

Навстречу им из Тазгоу шла с красноармейцем Лихибон. Деревянные башмаки ее стучали по гальке, жесткие волосы поднимали на голове платок и развевались по ветру.

Она уже не собирала ни камней, ни молодой крапивы Для своего поросенка. И даже тонкая морская трава, даже морская капуста, выброшенная волною на берег, не привлекала ее внимания.

Она прошла близко, посмотрев на Ти-Суеви смутным взором.

И Ти-Суеви не посторонился.

Он запел веселую песенку.

А это вовсе не то, что следует делать, когда встречаешь на дороге старуху.

Дети двинулись дальше по берегу, к бухте. Они шли, а у ног их, как на цепях, качался и тихонько скрипел океан.

Ворчал прибой, катаясь по твердому песку, журчал на гравии, ворочался меж высоких и низких скал.

И, шагая вдоль границы прибоя, Ти-Суеви думал о том, что теперь, пожалуй, он не станет разводить в Тазгоу арбузы, если Натке и без них здесь жить хорошо.

1937

Рассказы

Смерть Юн Фа-фу

I

Юн Фа-фу все, сорок лет своей жизни прожил на берегу реки. И хотя река была неширокая, но голос ее был громок и постоянно раздавался перед домом Юн Фа-фу. День и ночь текла она с гор в долину, которую называли Долиною желтой земли. И вода в реке была тоже желтая. Но, как всякая вода, днем она блестела на солнце, а ночью была темна.

Юн Фа-фу был простой человек с грубым лицом и грубыми руками. Однако этими руками мог он сделать многие вещи: мог выточить гребень из яшмы, которую находил в горах, мог выковать чашу из меди нисколько не хуже тех, что продают в городе У-Таи, близ которого проповедывал Будда. Но больше всего Юн Фа-фу любил сеять пшеницу и рис. И если для них не хватало земли на берегу, он строил плот на воде и засыпал его глиной — желтым илом, который Юн Фа-фу приносил в корзине. И дом его, как пещера, был вырыт тоже в иле.

Но пусть не думают, что Юн Фа-фу чувствовал себя когда-нибудь в этом доме плохо. Летом в нем было прохладно, зимой тепло, и у входа в пещеру, поддерживая своды, стояли резные столбы, вырубленные из крепкого тута. А стены Юн Фа-фу каждый день смачивал водой из реки и покрывал глазурью.

Юн Фа-фу начал чувствовать себя плохо в своем доме лишь с той поры, когда в Шаньси, в его родную страну, пришли враги — японцы.

Они никого не жалели. По ту и по эту сторону реки были сожжены деревни, а отец и два сына Юн Фа-фу убиты. Тогда Юн Фа-фу ушел к партизанам в горы, взяв с собой ружье. И хотя оно было лишь немногим лучше первого ружья, какое сделал в мире человек, но все же Юн Фа-фу стал вскоре страшен врагам.