Летом следующего года он несколько недель — с 23 мая по 18 июня — проводит в гостях у графини Хольстейн в ее поместье Хольстейнборг. О своем пребывании там он пишет 13 июня Доротее Мельхиор:
«Я провел здесь целую цветочную эпоху. Когда я приехал, крупными темно-красными кистями цвела сирень и золотой дождь уже выглядывал из своих зеленых чашечек. Потом он распустился во всей своей благоуханной красе, а теперь уже блекнет… Сирень напоминает своей окраской платья богаделенок из Вартоу; лепестки золотого дождя побледнели; ветер усыпает ими аллеи. Их цветущая пора миновала, но на смену им выступает новое поколение. Красный терн стоит точно выкупанный в чудных розовых вечерних облаках. Через несколько недель, когда и он отцветет, распустятся розы, и не успеешь оглянуться, как зацветут и ослепительные, но лишенные аромата астры и георгины. Вслед за ними нас порадуют жимолость и шиповник. Вот Вам и вся жизнь цветов! Она короче нашей, но цветы все-таки радуются ей, воздуху, солнцу, мы же чересчур много думаем о смерти… Все это пришло мне в голову, когда я собирался писать Вам отсюда свое последнее в этом году, а может быть, и вообще, письмо! Но к чему разглагольствовать?..»[257]
Знакомые и близкие люди всячески стремились ему помочь (особенно много сделала для Андерсена в это время семья Мельхиор), король регулярно справлялся о его здоровье, писателя на его квартире несколько раз навещал кронпринц, да и Эдвард Коллин с женой при всей своей занятости вниманием его не обделяли. Очень странную и трагикомическую ноту внесли в горестные мотивы этого периода американские дети, собиравшие и посылавшие ему небольшие суммы денег по напечатанному в одной из американских газет объявлению «Наш долг Андерсену». Через некоторое время американский посланник в Дании сообщил Морицу Мельхиору, что получил для писателя 200 ригсдалеров от американских детишек. Затем Андерсен получил несколько вырезок из американских газет о детях, вложивших свою долю в приношение «старому сказочнику Хансу Кристиану Андерсену». Пришлось ему, рассерженному тем, что его принимают за нищего, и одновременно растроганному, послать заметку в американскую газету «Филадельфия ивнинг ньюс» с объяснением, что он ежегодно получает от правительства Дании тысячу ригсдалеров, в помощи не нуждается и просит сборы денег прекратить. Тем не менее деньги ему еще некоторое время американские дети посылали.
Деньги собирали для Андерсена и в Дании. В декабре 1874 года Андерсен узнал, что в Копенгагене организован комитет, намеревающийся воздвигнуть на народные средства памятник в честь его наступающего в следующем году семидесятилетия. Писателя это начинание вначале обрадовало, но потом покоробило: практики возведения памятников живым людям в Дании не было, как нет ее и сейчас. Тем не менее Андерсен, насколько мог, в эти планы вмешался, о чем уже говорилось в начале книги.
Тем временем состояние здоровья писателя все ухудшалось. После многочисленных поздравлений с семидесятилетием, в честь которого король Кристиан IX наградил его орденом Данеброга первой степени и званием конференц-советника, а Королевский театр сыграл комедию «Новое „Прибавление семейства“» и оперу «Маленькая Кирстен», через месяц с небольшим, 12 июня 1875 года, Ханса Кристиана перевезли из его квартиры в Нюхавне в поместье Рулигхед, где Мельхиоры наняли слугу, чтобы ухаживать за ним. Здесь, пользующийся всеми услугами медицины того времени и окруженный друзьями, он скончался 4 августа в 11 часов 5 минут утра.
Глава четырнадцатая
и последняя, о главном в Андерсене, поэте и человеке
Был ли счастлив Ханс Кристиан Андерсен? Скорее всего, он бы ответил: и да, и нет. И дело тут не только в неурядицах личной жизни и поглощенности творчеством, не позволивших ему стать примерным отцом семейства, о чем он мечтал и открыто заявлял в своих письмах, но и в недостатке уверенности в себе, который преследовал его всю жизнь. В какой-то степени отсутствие семейной жизни восполнялось общением со знакомыми и друзьями, круг которых у Андерсена был необычайно широк, а также светскими успехами. Поэт, драматург и писатель, он истово верил в свое призвание, но вот в талантливости и значительности своих произведений сомневался и каждый раз, как свидетельствуют о том его дневники и автобиографии, благодарил Господа за удачно сложившееся произведение. Андерсен охотился за признанием почти всю свою жизнь: вот почему он так болезненно относился к критике и называл своих рецензентов «мокрыми собаками», которых «невольно хочется отхлестать» за то, что они «забираются в твою комнату и располагаются в самых лучших ее уголках»[258]. И потому же он чуть ли не вымаливал у друзей и знакомых — не себе, а своим новым произведениям! — похвалы, подчеркивая, что они не только окрыляют его, но и чрезвычайно ему, как поэту и человеку, полезны. 21 августа 1838 года, в момент подъема у него, тогда еще молодого человека, творческих сил, Андерсен успокаивает (курсив мой. — Б. Е.) Хенриетту Ханк, утверждая, что, как бы она ни волновалась, автору в любом случае не дано знать, какой будет судьба его произведения, и посему его коллеге-писательнице не нужно переживать за ее роман «Тетушка Анна» (1838), к немецкому изданию которого он написал предисловие: «Даже если Вы создали шедевр, Вас все равно посетят мгновения, когда Вы будете сомневаться в своем таланте. Вы ведь не отрицаете его у меня, каким бы тщеславным я ни казался? О, Вам-то я откровенно скажу, за что сражаюсь с целым светом и что чувствую в глубине души, в то время как во мне видят только самовлюбленного эгоиста. Действительно ли я создал хоть одну вещь, которая удержится на потоке времени? Бывают моменты, когда слова Мейслинга: „В тебе нет ни щепотки разума, ты глуп и поверхностен!“ — так и звучат у меня в ушах. Тогда мне, чтобы успокоиться, требуются все мои силы и понимание природы людей. Каждый раз, когда я выпускаю новую вещь, я словно вступаю на эшафот».
Признание читателей и людей, с которыми он встречался, было главной целью жизни Андерсена. Он хотел добиться именно его. Деньги и обласканность властями были важны лишь постольку, поскольку позволяли ему обеспечить условия для передачи другим своих чувств, мыслей, переживаний и фантазий. Конечно, оставались сомнения: а будут ли его произведения востребованы и понятны? При внутренней неуверенности, которую Ханс Кристиан ощущал всегда, ему нужны были постоянные подтверждения. Сможет ли он, сын обувного мастера, донести свое видение мира до людей образованных и сделать его понятным и привлекательным для всех? Методом проб и ошибок — в форме сказки, романа и драмы — он этого добился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});