«Я особо помню одно резко критическое высказывание в адрес моей последней книги „Быть или не быть“, оно привело меня в тяжелейшее расположение духа, которому я малодушно поддался. И все же, признаться, именно то дурное настроение и раздражение — своего рода испытание, посланное мне свыше, — позволили мне вкусить радость, с которой я воспринимал утешения Диккенса, порожденные его поистине бесконечной сердечностью. Узнав от семьи, насколько я подавлен, он разразился целым фейерверком шуток и выдумок. Когда же он убедился, что и этот блестящий прием не в силах развеять тьму, окутавшую мою страдающую душу, он сменил шутливый тон на серьезный, окрашенный в такие тона сердечности и теплого сочувствия, что я ощутил настоящий прилив сил, наполнивший меня необоримым желанием стать достойным его. Глядя в излучающие нежное участие глаза друга, я понял, что должен благодарить „жестокосердную критику“. Ведь именно благодаря ей я испытал одно из самых прекрасных мгновений в моей жизни»[244].
Конечно, процитированный отрывок больше говорит о самом Андерсене, чем о его книге или даже об отношении к нему со стороны Диккенса, которому датский писатель, по-видимому, к этому времени несколько надоел (в июне и июле 1857 года Андерсен гостил у Диккенса в его загородном доме более месяца, отклонив ради общения с ним и его семьей даже предложение датского посла похлопотать для него об аудиенции у королевы Виктории). Вместе с тем Андерсен не всегда был сосредоточен исключительно на себе самом, даже когда речь шла о его произведениях. В письме Хенриетте Вульф от 5 июля того же года, заявив о своем недовольстве английской критикой, он всего в нескольких строчках набросал портрет ее любимого писателя:
«Журнал „Атенеум“, всегда относившийся ко мне положительно, на этот раз на мою книгу напал. Конечно, „она написана очаровательно“, но, в конечном итоге, „опасна“! Как глупо и несправедливо! И в том же тоне — отзыв в другом журнале. Я расстроился и чуть не заболел. „Атенеум“ я прочитал на железной дороге; на следующий день приехал Диккенс, я объяснился с ним, он обнял меня, поцеловал в щеку и проникновенно заговорил: неужели я не чувствую, сколь бесконечно многим одарил меня Бог? И каким он меня наградил призванием? — я повторяю его слова. Диккенс попросил меня больше не читать критики. „Через восемь дней она забыта, а ваша книга живет!“ — Мы шли к Гэдсхиллу. Он провел ногой по песку: „Это — критика! — сказал он и провел ногой сверху. — Где она? А то, что дал вам Господь, останется“».
Подтверждая его слова, известный датский философ и писатель XX века Вилли Сёренсен (1929–2001) в своей работе «Ни то, ни другое» (1961) писал об этом произведении Андерсена как о первом интеллектуальном романе в датской литературе[245]. Впрочем, резко критиковать произведения Андерсена к этому времени и в 1860-е годы уже никто, кроме начинающего выскочки Петерсена, из датских критиков не решался. Для писателя наступила пора пожинать плоды. Во время пребывания в Париже в 1863 году скандинавское сообщество литераторов и художников устраивает в его честь во дворце Пале-Рояль праздничный прием, а в 1867 году указом короля Фредерика VII ему присваивается чин государственного советника. Тогда же по инициативе властей Оденсе он был объявлен почетным гражданином города, а еще через два года 6 сентября в Копенгагене в честь пятидесятилетнего юбилея вступления сына башмачника в датскую столицу был устроен большой праздничный обед.
А писатель Андерсен тем временем продолжал работать. В 1860-е годы он выпускает девять сборников «Новых сказок и историй» (1859–1866) и первые два сборника «Сказок и историй» (1862–1863) из их итогового пятитомного собрания. В театре ставятся новые и старые его пьесы и оперы по написанным им либретто, а за границей выходят издания сказок (иногда даже без упоминания имени автора), о которых надо хотя бы знать (авторское право в большинстве стран еще не узаконено). Вот почему, кроме естественного и неизбывного у Андерсена любопытства, путешествовать ему было необходимо. Некоторые свои сказки он сначала издавал в переводе (и получал за них деньги) и лишь потом печатал их на родном языке.
И еще Андерсен теряет друзей. Их скорбный список начался в 1842 году, когда умер композитор Вайсе, первый покровитель Андерсена, для которого он написал либретто оперы «Праздник в Кенилворте». Вайсе и Андерсен были людьми одинокими, но чрезвычайно разных темпераментов и характеров: первый считался домоседом, в то время как Андерсен называл себя в «Сказке моей жизни» перелетной птицей, летавшей по всей Европе. «Самым далеким полетом Вайсе были поездки в Роскилле. Там жило одно знакомое ему семейство, там он чувствовал себя как дома и импровизировал на соборном органе; в Роскилле его и похоронили. Ему и в голову никогда не приходило путешествовать, и я помню шутливое замечание, с которым он обратился ко мне, когда я посетил его раз, вскоре по возвращении из Греции и Турции. „Ну, вот и ваш вояж окончился там же, где мой! И вы теперь, как и я, на улице Кронпринцессегаде смотрите на Королевский парк, а сколько денег-то потратили! Нет, коли уж хотите путешествовать, поезжайте себе в Роскилле; довольно и этого, а нет — так подождите, пока можно будет летать на Луну и планеты!“»[246].
Через четыре года после Вайсе, 10 декабря 1845 года, 39 лет от роду от тяжелой болезни умерла Хенриетта Ханк, внучка оденсейского издателя Иверсена, с которой молодой Андерсен вел оживленную переписку, поверяя ей свои поэтические устремления и делясь самыми сокровенными чувствами. За полгода до смерти она трогательно писала о своем к нему отношении: «В каждодневной и реальной жизни, когда я урывками вижу Вас во время краткосрочных здесь появлений и когда мне кажется, что любой из Ваших друзей имеет на Вас большее право, я совсем не могу с Вами разговаривать. Но тот человек, которому я сейчас пишу, это только мой Андерсен, друг моей юности, которому я обязана лучшими воспоминаниями, ведь это он, когда я впервые его увидела, своей оригинальностью, игрой духа и импровизацией зажег в моей душе новый свет».
В 1851 году умер тезка Андерсена Ханс Кристиан Эрстед, мягкий, самый ученый и умный из всех его друзей, с которым у писателя никогда не было серьезных размолвок. За ним в мир иной уходит жизнелюбивая и ироничная супруга композитора Хартмана, их семья некоторое время жила в Нюхавне в одном доме с Андерсеном, и они много общались. И поистине страшный удар нанесла Хансу Кристиану в 1858 году гибель Хенриетты Вульф, до этого потерявшей родителей, столь много сделавших для Ханса Кристиана в годы его бесприютной юности. Хенриетта была чрезвычайно способной девушкой, она знала несколько европейских языков, и ее литературные вкусы отчасти совпадали с андерсеновскими, что позволяло им легко и непринужденно общаться. Кроме того, сама страдавшая от физического недостатка, она хорошо понимала странности поведения своего друга, ведь, несмотря на всю свою общительность, зачастую он чувствовал себя ущемленным жизнью и одиноким. Хенриетта, пожалуй, единственная среди друзей Ханса Кристиана, не одобряла его стремления к общению с коронованными особами и мягко, но серьезно порицала его за это. Как и Андерсен, она много путешествовала одна или со своим братом, отставным морским офицером, и, когда он умер, отправилась на его могилу в Соединенные Штаты через океан, собираясь поселиться в пригороде Нью-Йорка, куда ее звали социалист и филантроп Маркус Спринг со своей женой Ребеккой. Пароход с эмигрантами «Австрия», на котором она плыла в Америку, в пути загорелся и затонул, спасшихся с него было немного, и Хенриетта, скорее всего, задохнулась в своей каюте. Неудивительно, что после случившегося Андерсен ехать в США не хотел, сколько его тамошние издатели ни заманивали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});