Я поехал из любопытства в лес и нашел его устланным убитыми баварцами; потеря их была очень значительна.
Чаликов тут же приказал Крещенскому написать реляцию при себе. Крещенский перед отправлением бумаги показал ее мне; в ней заключалось описание дела и особые похвалы на счет его, Крещенского и меня, так что, казалось, нельзя было отказать нам наград за отличие; но неблаговоление ко мне в главной квартире, вероятно, не дало ходу сему донесению, ибо я за Бауценское сражение ничего не получил, невзирая даже на изустные ходатайства Чаликова и на успехи нашего фланга. Напротив того, почти все числившиеся в главной квартире свидетели поражения нашего на правом фланге получили награды. Счастье еще не клонилось на мою сторону. Я с удовольствием надел бы знак отличия за сие сражение, ибо чувствовал, что заслужил его, свидетельствуясь всеми офицерами лейб-гвардии Уланского полка.
Лошадь моя очень устала, почему я отпросился у Чаликова съездить в прежний лагерь наш на первой позиции, чтобы переменить ее; при сем он мне поручил съездить в главную квартиру государя за приказанием.
Как я переехал горы, то стало уже смеркаться; поднялся сильный ветер со стороны Бауцена. Вьюки наши уже спешили уходить, однако я успел переменить лошадь и выехал на большую дорогу, где был свидетелем всеобщего беспорядка. Артиллерия скакала в несколько рядов назад по большой дороге, пехотные колонны на рысях обгоняли одна другую, вьюки, обозы, повозки, все теснилось, мялось на дороге, от чего пострадало много раненых. Лейб-гусарский полк прикрывал побег сей под неприятельскими ядрами, которые попадали уже в толпы бегущих. Государя давно уже не было на пригорке, и он впору уехал, потому что французский левый фланг, разбивший нас, так подался вперед, что едва не предупредил нашего отступления на большой дороге. Никто не начальствовал, и каждый старался пробраться назад, как умел. Неприятель так приблизился, что обратный путь по большой дороге для нашей легкой гвардейской кавалерийской дивизии был уже отрезан.
Я поскакал к Чаликову с известием о виденном, но он уже получил приказание отступать. Надлежало пробраться на город Лёбау горами, по неизвестным проселочным дорогам, и этот путь должен я был указать. Ночь уже наступала, когда мы двинулись назад. Я поскакал в ближайшее селение и, взяв проводника, вывел дивизию из гор к Гохкирхену, селению, знаменитому поражением Фридерика Великого. Оно было все в огне, его зажгли наши. Тут мы уже вышли на большую дорогу; но темнота была такая, что в двух шагах нельзя было человека различить. На этом месте дивизию нашу остановили несколько в стороне от дороги, полагая, что здесь будет ночлег. Мы послали людей за дровами и за водой. Все до крайности устали, и мы, прилегши на землю, уснули крепким сном; но недолго продолжался наш отдых: приказано было далее идти. В жестокую ночь сию нас несколько раз таким образом морочили. К рассвету мы прошли через Лёбау и остановились за городом на час времени; тут сыскались наши вьюки; но вскоре мы опять тронулись в поход и, помнится мне, в тот же вечер пришли к городу Гольдбергу.
В Бауценском сражении мы, конечно, сделали ошибки; но должно преимущественно приписать сие превосходству сил неприятеля. Витгенштейн также именовался главнокомандующим. Говорят, что распоряжения были также смешанные, как во время Люценского сражения. Наполеон направил все свои силы на Барклая де Толли и отрезал его от главной армии. Он и не мог удержаться с 8000 против всей неприятельской армии; не менее того он долго держался и только к вечеру принужден был отступить. Тогда французские линии стали правым флангом под острым углом к большой дороге, обхватывая нас своим левым флангом, что и заставило нас поспешно отступить. Командование ариергарда было поручено А. П. Ермолову; у него нечаянным образом оказалось до 60 орудий, которые не успели уйти. Орудия сии оставались без прикрытия, и они спаслись по особенному счастью. Причиной беспорядка в нашем отступлении было то, что все главнокомандующие и цари уехали, не сделав никакой диспозиции. Слышал я, что один только Дибич оставался и дал некоторые приказания войскам, полагая, наверное, что Ермолов пропадет с орудиями, как он на другой день дал о себе известие, что отступил благополучно и в порядке. Известие сие всех обрадовало. Где тот случай, в котором бы не нашелся великий начальник мой, из которого бы он не вышел со славой! Но не умеют ценить или, вернее сказать, не жалуют его. Он имеет много завидующих ему, которые, забывая отечество, стараются запятнать сего великого мужа в мыслях легковерного государя.
Потерь наших не знаю наверное, но думаю, что мы лишились под Бауценом до 20 тысяч человек.[131] Говорят, что мы орудий не потеряли. Мне кажется, что если б начальство, обратив внимание на успехи нашего левого фланга, приказало бы оному овладеть Бауценом, который находился у неприятеля в тылу, то сражение могло бы принять другой оборот. В горах было у нас много войска, и Наполеон атаковал нас с сей стороны с тем только, чтобы отвлечь внимание наше от правого нашего фланга. Мы не воспользовались преимуществом своим на левом нашем фланге. Если б мы сие сражение выиграли, то соединились бы с австрийцами, которые, по всегдашней политике своей, выжидали успехов наших, чтобы вступить с нами в союз. Говорили, что недалеко от места сражения находился в Богемии сильный корпус цесарцев.
Последствиями Бауценского сражения было то, что французы отрезали нам дорогу на Бреслау и что мы должны были отступить по направлению в Шлезию, к австрийской границе. Слух носился в армии, что мы должны соединиться там с цесарцами. Во время отступления мы получили некоторые подкрепления; ариергард наш ежедневно дрался, и в одном из этих дел украинские казачьи полки захватили 11 орудий у неприятеля под местечком Рейхенбах.
В сражении под Бауценом мы имели, однако же, частные успехи, как, например, кроме удачных действий в горах, мы разбили наголову гвардейский уланский полк Наполеона, так что те, которые не остались на месте, взяты в плен; их вели среди войск наших толпой во все время отступления. Люди сии были замечательны по стройному их росту, мужественному виду, а особливо по красным мундирам и высоким шапкам. По сим признакам они постоянно бросались всем в глаза.
Из наших офицеров квартирмейстерской части убит был поручик Гернгрос двумя пулями в живот, в то время как он ехал с приказаниями в горы.
В Гольдберге нашу дивизию расположили позади города, близ кладбища. Так как мы не рано пришли и всякий думал отдохнуть, то я не строил себе шалаша, а велел только накрыть хворостом и надерганным в поле хлебом старую могильную яму, в которую провалилась или опустилась земля, покрывавшая покойника. Я был защищен от дождя и мог хорошо в ней лежать. Ввечеру пошел я навестить некоторых знакомых и, поздно возвратясь, удивился, найдя брата Александра спящим крепким сном в моей яме. Я не имел еще известий о нем со дня сражения. Мы обрадовались, найдя друг друга здоровыми, и долго толковали лежа; он у меня всю ночь провел. Он советовал мне уклоняться от сообщества новых уланских товарищей моих и был, конечно, прав; но я переменил свои привычки только тогда, когда, с переводом в другое место служения, удалился от круга людей неумеренных, наполнявших полки легкой гвардейской кавалерийской дивизии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});