мечом, что выполню то, что тебе обещал, и передам все ценности в Эрмитаж для увековечивания памяти о тебе и твоём народе.
Старый воин удовлетворённо кивнул и поднял вверх указательный палец.
— И пусть напишут на глиняных табличках, что всё это принадлежало великому Араксаю, сыну Агаэта, могущественному царю царских скифов, победителю киммерийцев.
— Хорошо, — добавил Павлик, — клянусь, так и будет.
Скиф достал из-за пазухи золотую цепь с грифоном, поцеловал её и передал Пашке со словами: «Надень на себя». И когда тот сделал это, проводил парня в свою усыпальницу.
— Допивай оставшееся в чаше вино и приляг отдохни. А я пойду, поговорю с богами о твоей судьбе.
Пашка, весь на нервяке и в ожидании дальнейшей развязки, почти сразу же приговорил большую золотую чашу с алкоголем и присел на край царского ложа, облокотившись спиной о стену. Хмель быстро, но аккуратно ударил в голову, переводя парня почти сразу в состояние сна и покоя.
Тело Павла погрузили на телегу. Рядом положили уже ненужные лопаты и вёдра. Окинув последним взглядом курган, Орешкин приказал трогаться в расположение полка. Перед ним стояла непростая задача оповестить генерал-губернатора о гибели своего командира и объяснить причины. «Кого теперь нам назначат?» — думал он, смотря на телегу с полковником. «На хрена, ну на хрена он туда полез?» — в очередной раз спрашивал он сам себя. Уланы выстроились в походный порядок, окружили повозку и неспешно поскакали домой, подстраиваясь под ход телеги. Их хмурый вид выдавал сожаление о случившемся. Обычно весёлые и разговорчивые, сейчас они были немногословны.
А Павлухе снился сон. Будто бы лежит он в большом поле в густой траве на тёплой земле. Сверху светит ласковое солнце, словно пытаясь достучаться до него. А он, весь такой недвижимый, словно парализованный. Не может не только встать, но и пошевелить ни рукой, ни ногой. Рядом с ним лежит его проверенный металлоискатель, чуть слышно попискивая на цветной сигнал. И тоскливо у него на душе, и грустно, будто бы потерялся он где-то в незнакомой чужой стороне и не может найти выход. Рядом невдалеке идут его верные товарищи-копари — Вовка и Лёха. Зовут его, ищут, но всё не могут найти и проходят дальше. Пашка пытается крикнуть, что здесь он, рядом, лежит в траве, но губы еле-еле шевелятся, не издавая ни звука. Слезы беспомощности и бесполезности выкатываются из глаз. Голову сверлит страшная обжигающая мысль, что он навечно останется здесь, в чужой местности, никем не услышанный и никому не нужный.
Но вдруг откуда-то издали подходит высокий мужчина атлетического телосложения в богатой, украшенной золотом одежде, явно не современного покроя. Его загорелое обветренное лицо кажется смутно знакомым. Он присел рядом с Павлом, ласково потрепал его по волосам, а затем, нагнувшись над лицом, сильно подул ему в ноздри. В голове у Пашки словно взорвалась шаровая молния. В ноздрях и горле запершило. Резким движением он согнул спину и перешёл в положение сидя. Атлет молча улыбнулся и пошёл куда-то в даль.
А в голове у Павла всё поплыло, и картинка сменилась. Он осознал себя сидящим на телеге в окружении изумлённых улан.
— Орешкин, куда мы направляемся? — был его первый вопрос.
Некоторые из близко ехавших солдат перекрестились.
— Ва-Ва-Ваше высокоблагородие, — начал заикаться капитан. — Вы живы? Как же так? Ведь лекарь вас осматривал и констатировал смерть.
— Выходит, ошибся, — лёгкая улыбка озарила лицо.
И у Павлухи голова пошла кругом от внезапно нахлынувшей радости. «Значит, у Араксая получилось». Он машинально потрогал грудь и почувствовал посторонний предмет под одеждой. Засунул руку за пазуху и вытащил маленького золотого грифона на толстой цепочке. А вокруг уже подлетали его подчинённые и, уже не взирая на разницу в чинах, пытались обнять или просто потрогать своего живого и невредимого командира. Подскочил ошалевший лекарь, зачем-то снова ощупал пульс и посмотрел зрачки.
— Чудо, это просто чудо, — только и сумел вымолвить он.
Орешкин соскочил с лошади, одним махом запрыгнул на телегу и в исступлении крепко жал ему руку, всё ещё не веря в произошедшее. Обстановка моментально поменялась и вокруг стала раздаваться весёлая громкая речь солдат.
— Ну, будет вам, будет, — несколько отстранился Пашка от капитана, сам весь светясь от улыбки. — Так куда мы едем-то? — повторил он свой вопрос.
— В расположение части, — отрапортовал Орешкин.
— Отставить, — отрезал Павел. — Возвращаемся к кургану.
Капитан вмиг похолодел.
— Ваше высокоблагородие, для чего опять-то? — слегка растерянным голосом произнёс он.
— Мы ещё не закончили дело. Надо забрать скифское золото.
Орешкина слегка затрясло.
— Павел Евгеньевич, помилуй Бог, вы опять за своё. И так чудом остались живы, а снова за эту затею. Да и кто вам сказал, что там что-то есть? Сгинете ни за что. Господь другой раз может не заступиться.
Павлик лукаво улыбнулся и вновь достал из-за пазухи грифона, показывая капитану.
— Видишь? — вкрадчиво спросил он. — Нужно будет всё изъять и передать генерал-губернатору для выставки в Эрмитаже. Знаешь, какой общественный резонанс мы устроим для всей России, а то и всего мира. Так, что Орешкин отставить панику и излишние разговоры. Решено, едем обратно, и я снова спускаюсь в подземелье и всё оттуда достану. Уланы, разворачиваемся к кургану, — подал он команду.
По прибытии Павлуха, сунув за пояс пустой мешок и взяв пару свечей, одну из которых тут же зажёг, вновь полез в лаз. Предусмотрительный капитан обвязал его верёвкой и тайком перекрестив, проводил к входу в усыпальницу. Павлик, весёлый и жизнерадостный, опустился на корточки и исчез в темноте. Орешкин не выпускал верёвку из рук, медленно перебирая её в такт движению. Он снова был очень неспокоен. Остальные уланы также сгрудились у основания холма, ожидая развития событий.
Павел на этот раз довольно быстро добрался до своей цели. В конце коридора он обнаружил узкий проход в покои Араксая. Там всё было знакомо. Единственное — не было живого скифского царя. Его скелет лежал на полусгнившем деревянном ложе, повёрнутый на бок. Павлик поднёс свечу и воткнул её в землю рядом. Вокруг лежали различные золотые украшения, осыпавшиеся с его истлевшей одежды. Чуть в стороне стояли золотой кубок и чаша,