Я чувствовал себя больным от постоянной тревоги. Я понимал, что она заставляла себя пережить тот факт, что потеряла ребенка из-за меня, и боялась, что не сможет вынести этого лишения. Я чувствовал себя виноватым, считал себя источником ее страданий, моя вина усугублялась тем, что я не проявлял должного внимания к ребенку и втайне радовался, что мне не придется быть в активной роли отчима. Он был темноволосым и темноглазым, как Ралф Фоксуорс, и я не видел в нем ни одной материнской черты.
После двухдневного добровольного заточения Алисии я решил, что она меня оставит, и мое отчаяние было таким безутешным, что я с трудом заставил себя уйти из банка домой. Но, войдя в гостиную, я увидел, что меня ожидал сюрприз. Меня встретила Алисия. На столе стояли два стакана, один с томатным соком, другой с молоком. На Алисии было новое платье, волосы были уложены по-новому, а на ее пальце сверкало обручальное кольцо с бриллиантом, купленное ей мною у «Картье».
Прошло не меньше пяти минут, прежде чем каждый из нас смог произнести хоть несколько бессвязных фраз. Мы просто сидели, взявшись за руки, но наконец, она сказала:
— Ты был очень, очень добр и терпелив, и проявил такое понимание… Я этого никогда не забуду, никогда. Мне очень жаль, что все было так трудно. — Я поцеловал Алисию и что-то невнятно пробормотал. — Корнелиус, я приняла решение. — Я подумал, что сейчас она объявит мне о своем возвращении к Фоксуорсу. — Не будь таким неразумным, дорогой, — сказала она, увидев мое окаменевшее лицо. — Между нами ничего произойти не может, ты должен это знать твердо. Нет, я просто решила, что второй раз этого испытания не выдержу. Я знаю, что могу оставить ребенка у себя на время, пока буду кормить грудью, но не хочу этого. Я не вынесла бы расставания с ним, когда ему исполнится шесть месяцев и он станет уже маленькой личностью. Это кончилось бы тем, что на меня надели бы смирительную рубашку в Белвью.
— Может быть, мы смогли бы договориться с Ралфом о более длительном сроке.
— Никогда. Он хочет, чтобы ребенок был с ним, и добьется этого. Это будет его расплата со мной за то, что я так вызывающе его оставила на глазах всей публики. — Она молча поднесла дрожавшей рукой спичку к сигарете и добавила холодным голосом, выдававшим ее тревогу: — Я не хочу видеть его, когда он родится. Пусть меня считают матерью, отказавшейся от ребенка. Это для меня единственная возможность.
— Позволь мне повидаться с Ралфом. Я уверен…
— Ты ничего не можешь сделать, Корнелиус. Я думала об этом сорок восемь часов, перебрала все варианты. Мне двадцать лет, я совершила ужаснейшую ошибку в своей личной жизни, и мне осталась одна надежда устоять и принять решения, которые повредят как можно меньше каждому, кого это касается. Моя главная забота не о себе, а о тебе. Я не хочу, чтобы ты оказался погребенным под развалинами моего первого брака. Не хочу, чтобы у тебя случился нервный срыв. Не хочу, чтобы ты втянулся в бесконечные судебные разбирательства с Ралфом. Я уже достаточно навредила твоей карьере, а ты ни разу не упрекнул меня ни единым словом. Ты заслуживаешь большего, чем бесконечные сцены и постоянные тревоги. Я потеряла Себастьяна. Это ужасно, но я должна это принять. Мне предстоит потерять и второго ребенка. Это не менее ужасно, но я должна принять и это. Но я выиграла тебя, а ты для меня самый важный человек на свете, и жить без тебя я не могу. Я представляю наше будущее и знаю, что все будет хорошо, Корнелиус, когда мы поженимся и когда у нас будут собственные дети.
Наши стаканы стояли на столе нетронутыми. Зашел слуга, сказавший, что меня просят к телефону, и тут же вышел.
Позднее, когда я принял душ и Алисия смотрела, как я одевался к обеду, мы занялись планами будущей семейной жизни.
— Я хочу, по меньшей мере, семерых детей, — сказала Алисия. — Мне нравится быть беременной и рожать. Это дает мне ощущение могущества. Порой мне жаль мужчин, которым не суждено этого испытать никогда.
Я улыбнулся ей в зеркало, перед которым завязывал галстук.
— Нам предстоит основать династию! — широко улыбаясь, проговорил я. — Не меньше пяти сыновей…
— Шесть, — сказала она. — На одного больше, чем у Рокфеллеров.
По ее бледной коже растеклась легкая краска, а круглые темные глаза засияли. Я понимал, что мысли о наших будущих детях помогали ей справиться с ее утратами, и поддержал ее династические мечтания. Мы дали имена всем шестерым сыновьям и даже пофантазировали насчет их будущей карьеры.
— Я люблю тебя, — крепко обнимая меня, сказала Алисия, когда мы решили, что Корнелиус Младший создаст Фонд изящных искусств, а Пол возглавит банк. — Только бы осуществление наших мечтаний не отодвинулось надолго! — задумчиво проговорила она.
— Я постараюсь его приблизить.
— Но у меня нет юридических оснований для развода с Ралфом! Как ты заставишь его развестись?
— Успокойся, — сказал я. — Я попробую с ним договориться.
Поскольку он женился на деньгах, я подумал, что за деньги он пойдет и на развод.
И не ошибся.
Развод стоил мне миллион долларов. Алисии я об этом ничего не сказал. И не потому, что мне было стыдно за себя, а потому, что мне было стыдно за него, продавшего ее таким образом. Я решил сделать все, чтобы его политическая карьера в Вашингтоне никогда не состоялась. Слишком ничтожным он был человеком.
— Я дам вам еще миллион за Себастьяна и за новорожденного ребенка, — сказал я Ралфу, но он, к моему удивлению, отверг это предложение.
— Вы получаете мою жену, — ответил он. — Поскольку она вела себя, как последняя шлюха, за нее платить вам приходится. Но никакие деньги на свете не стоят моих детей, и вы можете ей сказать, что я не отдам их ей ни при каких обстоятельствах.
Разумеется, я ничего Алисии не сказал. Она была так взволнована тем, что Ралф согласился на развод, что я не хотел ничем омрачать ее радости. Вместо этого я взял ее с собой на Западное побережье, отправившись по делам в Лос-Анджелес, и волшебное очарование Калифорнии принесло ей желанное облегчение после тяжелых дней, пережитых в Нью-Йорке.
Никто не понимал Алисию так, как я. Все считали ее холодной, никогда не выказывавшей никаких признаков волнения, надменной, смотревшей на всех свысока. Женщины к ней ревновали. Они критиковали ее одежду, называя ее слишком аскетической, и считали неестественным ее пренебрежение макияжем, но им и в голову не приходило, что она была слишком красива, чтобы прибегать к косметике или гоняться за модой. Мужчины восхищались ею, но их пугала ее сдержанность. Их нервировал ее тщательно культивируемый скучающий вид и отталкивало ее рассчитанное отсутствие живости, но они не понимали, что эта манера держать себя в свете была защитной оболочкой глубоко страдавшего человека. Жизнь рано научила Алисию пониманию, что разочарования человек не испытывает тогда, когда ничего не ожидает, и поэтому энтузиазм в ее глазах был лестницей к крушению иллюзий, а заинтересованность — темной аллеей, ведущей в мир разочарований. Ее отец, человек холодный и отстраненный, был вечно занят своим бизнесом. Мать умерла молодой, а мачеха считала падчерицу обузой. В детстве Алисию либо держали в школе-интернате, либо отправляли в Европу, где одна гувернантка сменяла другую. А когда она оказалась достаточно взрослой для замужества, мачеха убедила ее выйти за первого же мужчину, сделавшего ей предложение. Отец Алисии одобрил кандидатуру Ралфа, который проработал к тому времени уже десять лет в банке «Блэз, Адамс, Ладлау энд Бэйли», и Алисия быстро решила, что он будет ее спасителем, который вырвет ее из ее несчастливого дома и увезет в рай на белом коне.