переписку, выгреб вещи из шкафов и свалил на пол. Пусто. Ни единой зацепки.
– Не может такого быть.
Повторил обыск заново с тем же успехом. В одном из ящиков затарахтело что-то тяжелое – табельный пистолет Демидовича. Платон схватил его и трясущимися пальцами засунул в магазин патроны, лежавшие тут же в коробке. Каждую секунду он ждал, что войдет Демидович с криком «Ты чем занимаешься?»
Успел. С облегчением ткнул пистолет за пояс и прикрыл пиджаком, чтобы скрыть выступавшую рукоять. Теперь он готов к любой неизвестности. У него есть железный аргумент.
Принялся ждать, поглядывая через окно на улицу.
Напротив входа остановился черный автомобиль, из которого услужливый водитель извлек едва шевелящегося Демидовича.
Платон уселся на стул для гостей и нетерпеливо ожидал, пока старик поднимется по ступенькам – судя по медлительности его движений, ждать придется долго.
– Чай, кофе? – спросила заглянувшая Валентина, заметив наступившую тишину.
Отмахнулся, словно отгонял муху.
– Не надо ничего.
Она исчезла, а вскоре он услышал ее кудахтающий голос. По-видимому, Котов добрался до приемной и теперь выслушивал пожелания долголетия и крепкого здоровья. Платон, успевший успокоиться, опять разнервничался. В висках бился пульс.
В дверях появился Демидович. Платон бессознательно нащупал правой ладонью прохладную поверхность пистолета.
– Натворил ты делов! – вместо приветствия сказал Котов с порога. – Теперь долго разгребать будем.
– Произошедшее связано с объективными внешними трудностями, – хмуро ответил Платон.
Демидович, пошатываясь и тяжело дыша, прошел к креслу и расплылся в нем бесформенной кучей.
– Тебе сказать, куда ты можешь засунуть свои объективные трудности? – риторически спросил он. – Никому неинтересно, кто виноват. Они разбираться не станут.
– Откуда в центре так быстро узнали, да еще с подробностями?
– Не знаю. Вдруг ты кому дорогу перешел?
Кольцов? Безуглый?
– Обиженных много, на всех не угодишь.
– Кто-то тебя особо невзлюбил, и радостно отрапортовал прямо наверх.
Платон задал самый главный вопрос, мучивший его второй день:
– Что дальше?
– Дальше, уж извини, нам придется расстаться.
Платон морально подготовился к чему-то такому, поэтому никаких эмоций не проявил, а лишь спросил:
– Куда меня переводят?
– Переводят? – Котов снова закашлялся. – Никуда. В министерство тебе вход заказан. Можешь приступать к поиску новой работы. В охранную службу института, например. Там на этой неделе вакансия образовалась.
– Да что я такого сделал? – возмутился Платон. – Пожар – простая случайность.
– Хрен с ним, с пожаром. Спишут, восстановят, кто-то даже заработает. Ты лучше скажи, что с программой, которую ты контролировал с Лужиным?
Платон поник. Лужин в последние недели занимал место на самой дальней полке насущных интересов.
– Пока я лежал на больничной койке, мне принесли отчеты за три месяца действия мероприятий по выводу региона из депрессии, – продолжал Демидович. – Многого не требовалось, всем ясно, тут процветания никогда не будет. Задача стояла элементарная – показать пару процентов улучшения. Народ бы вздохнул, мол, лучше – это не хуже, а насколько – дело пятое. Но вот смотрю в бумажку и читаю, что количество преступлений в среднем увеличилось на четверть! Убийства, грабежи, изнасилования – куча строчек с циферками, одна другой краше. Средний доход населения упал на пять процентов. Молокозавод перестал уделять время молоку и занимается разливом платоновки…
«И про платоновку знает, старый хрыч, – подумал Платон. – наверное, друзья-алкаши рассказали». Словно прочитав его мысли, Демидович добавил:
– Про платоновку уже в центре всем известно. Пошлятина! Особенно в бутылках из-под молока. Ничего доверить нельзя!
Последние слова задели за живое. Платон побагровел и громко, даже Валентина расслышала, прокричал:
– Я, в отличие от вас, на кроватке в больничке не отлеживался, а хотя бы пытался что-то делать.
– Попытки мало, – спокойно ответил Демидович.
– Что вы от меня хотите? – вскипел Платон. – Почему крайним должен быть я? Лужина берите и наказывайте.
Котов поглядел на него.
– Лужина я держу, потому что он верный, а тебя – за исполнительность, – сказал он тихо. – Лужин по-прежнему верный, а ты свою исполнительность не доказал.
– Может быть, я тоже верный.
– При малейшей возможности ты от меня избавишься. По глазам вижу.
Демидович открыл нижний ящик стола. Платон похолодел. Котов продолжал шуршать всякой мелочью, вроде коробочек, кульков и прочего хлама, но то, что он искал, не хотело находиться. «Где же оно?», бормотал он. Когда стало понятно, что ящик пуст, посмотрел на Платона.
– Где? – спросил хриплым голосом. – Тут, кроме тебя, никто не ошивался!
Платон откинул борт пиджака и достал пистолет, направив дуло на Котова. Большим пальцем машинально отключил предохранитель, как учили во время стрельб.
– Отдай, мальчишка! – потребовал Демидович. – Это мое табельное оружие! Я за него головой отвечаю, сосунок! Я тебя за него сгною!
– Прочь! Убирайтесь! – Платон почувствовал, как к лицу прилила кровь, и все вокруг поплыло по часовой стрелке. Он никогда не испытывал подобного состояния, но оно ему понравилось. Он чувствовал себя всемогущим и готовым на любой поступок. – Никому не позволю называть меня сосунком!
Демидович вскочил, перегнулся через стол и слабой стариковской рукой ухватился за дуло.
– Отдай, – процедил он сквозь зубы. – Тебя не учили в школе, что нельзя брать чужие вещи?
Платон подергал пистолет, однако Котов упорно не желал сдаваться, но при этом трясся, словно тряпичная кукла.
– Я выстрелю. Мне терять нечего. Какого-то старого алкаша никто жалеть не станет.
– Черта с два, – прохрипел Демидович, – ты только чужими руками можешь что-то сделать. Отдай, тебе говорю!
Он еще раз сильно потянул пистолет на себя, и Платон почувствовал, как его палец дернулся и нажал спусковой крючок. Хватка Демидовича ослабла. Платон вскочил, продолжая держать оружие.
– Я же предупреждал, – сказал он с обидой, – вы никогда не слушали, что я вам говорю!
Генеральный инспектор походил на рыбку, беззвучно открывающую и закрывающую рот за стеклом аквариума.
– Вы сами виноваты! – крикнул Платон. – Думаете, меня можно отправить на свалку? Ошибаетесь! Я не какой-то мусор!
Демидович упал навзничь, зацепившись за кресло.
Валентина вызвала вооруженную охрану после звука выстрела. Перед этим из кабинета доносились крики, поэтому она поняла, что дело плохо.
Только она положила на телефон трубку, как в приемную вышел Платон с пистолетом в руке. Валентина разглядела оружие. Она едва не потеряла сознание от испуга и осторожно встала на колени, надеясь, что сегодняшний день не станет последним рабочим днем в ее неинтересной, но все-таки жизни.
Платон не обратил на нее внимания. Ему нужно быстро покинуть здание, пока его не остановили.
– Стоять! – прокричал молодой охранник.
Платон направил на него пистолет, удовлетворенный тем, как тот побледнел.
– С дороги! Я не шучу!
Парень поднял руки и отошел в сторону.
– Спасибо за содействие, – поблагодарил Платон, оттолкнул охранника и захлопнул за собой дверь.
Валентина бросилась в кабинет и увидела лежащего на полу раненного Котова. Он тяжело дышал, обреченно глядя в потолок. Красная от крови дрожащая рука лежала на судорожно сокращающейся груди. Она схватилась за сердце и простонала:
– Ой, мамочки! Что ж творится?!
– Сукин сын, – прошептал Демидович и закрыл глаза.
57.
Он бежал по коридорам, не узнавая ничего вокруг, словно в лабиринте, выступая в роли подопытной крысы в поисках выхода.
Прыгал