ритуал, включающий тоги, темноту и поцелуи. Для меня все это звучало очень по-гречески, но когда Эйден поцеловал брата слева от себя, это было нечто большее, чем целомудренно-братский поцелуй.
– Я знал этого парня, – признался Эйден, глядя на пустую тарелку, на которой лежал тост с жареным сыром до того, как он его заглотил. – И было темно, и нужно было продолжать целоваться столько, сколько скажут, и нас заставили целоваться очень долго…
Я не собираюсь притворяться, что ирландские парни-католики являются экспертами по поцелуям с другими парнями, но я также не собираюсь притворяться, что ирландские парни-католики абсолютно невежественны, если вы понимаете, к чему я клоню. В старших классах школы для мальчиков, где я учился, мы частенько развлекались, и у нас с Элайджей было достаточно откровенных разговоров, поэтому меня совсем не беспокоило то, что, казалось, очень сильно волновало Эйдена.
С другой стороны, я закончил старшую школу, зная, что у меня один балл по шкале Кинси, и все мои любовные похождения подтверждали мою веру в то, что я в основном натурал, а Эйден, похоже, пришел к совершенно другому выводу.
– Как ты думаешь, что это значит? – прошептал Эйден.
– Тебе лучше знать.
– Но…
– Эйден. Серьезно. Ты знаешь меня, маму и папу. Никто не собирается выносить тебе мозг из-за того, с кем ты целуешься. – Но у него было такое выражение лица, словно он будет сам себя изводить.
Вот как, я полагаю, мы и оказались здесь, на его лестнице, с моим полуголым лучшим другом, в спальне моего брата.
– После того, как я поговорил с тобой тем вечером, я вроде как разобрался с собой. – Он неопределенно разводит руками. – Но это все равно казалось абстрактным. Как будто это могло быть в порядке вещей, если бы было в фильме, который я смотрел. Встречаться с кем-то по-настоящему мне просто не приходило в голову. Я знаю, это звучит глупо, но так оно и было. Другой возможности у меня не было, и я никогда не думал искать ее. К тому же встречаться с девушками было очень легко. Невероятно легко.
Я видел, как легко Эйдену было с девушками, и он не лгал. Он обладает широкой белозубой улыбкой, глубокими ямочками на щеках, которые являются характерной чертой Беллов, и таким сильным телом, которое обещает, что вас подхватят и унесут в какое-нибудь сексуальное логово дьявола.
– А потом… я даже не знаю. У моей фирмы было мероприятие, которое планировал Элайджа, и внезапно это перестало казаться таким абстрактным. Одно повлекло за собой другое, и вдруг я действительно начал это делать. – Он краснеет. – Э-э, на самом деле я говорю о своих предпочтениях. А не… ну, ты знаешь.
– Но и это тоже, – говорю я и удивляюсь тому, насколько по-доброму насмешливо у меня получается это сказать и что я все еще могу быть старшим братом, опекуном, даже сейчас, когда мое сердце разбито и превратилось в кашу под разрисованными кроссовками Зенни.
– Да, и это тоже, – смеется он, все еще краснея.
– Ты мог бы сказать мне, – замечаю я.
– Тебе так легко это говорить. И тебе легко чувствовать обиду из-за того, что я тебе не сказал, чувствовать, что я тебе не доверял. Но можешь ли ты принять, хотя бы частично, что дело не только в тебе? Что делиться подобным сложно?
– Да, – отвечаю я. – Могу. И прости меня.
Эйден поднимает взгляд, подпирая подбородок руками.
– Ты мой старший брат, чувак, ты Шон Белл. Я хотел развлекаться, как Шон Белл, работать, как Шон Белл, быть похожим на Шона Белла. Признайся я тебе в этом, я перестал бы быть… Шоном Беллом.
– Это делает тебя Эйденом Беллом, – говорю я, слегка ударяя его по бедру. – Что еще лучше.
* * *
Элайджа по-прежнему зол на меня. Мне удается принять душ и одолжить кое-какую одежду, а потом Эйден обещает приехать в больницу утром. Элайджа даже не смотрит на меня все время, пока я нахожусь в доме Эйдена.
И это уместно. Я сам едва ли хочу смотреть на себя.
Когда я возвращаюсь в отделение интенсивной терапии в Канзас-Сити, меня проводят в мамину палату со стеклами вместо стен, а большая дверь ведет на пост медсестры в середине полукруга палат. Папа похрапывает на маленьком диванчике в другом конце палаты, а мама не спит, ее взгляд перемещается с телевизора, установленного в углу, на мое лицо. Мне кажется, она пытается улыбнуться, но огромная пластиковая маска на ее лице скрывает это.
– О, мам, – говорю я, подходя к ее кровати.
Она поднимает руку, и я сжимаю ее, как только подхожу ближе. Ее кожа выглядит лучше – более розовой, менее бледной, – и на какой-то момент я испытываю настоящее, ничем не сдерживаемое облегчение. Двухфазная вентиляция помогает, кислород помогает. Все будет хорошо.
Я придвигаю стул, чтобы сесть рядом с ней и взять ее за руку, и под неприятный гул аппарата искусственного дыхания и различные другие звуковые сигналы мониторов вокруг нас мы наблюдаем, как люди покупают домики-прицепы на колесах, а затем притворяются удивленными, когда оказывается, что крошечные домики действительно крошечные.
И, обхватив обеими ладонями ее руки, я проваливаюсь в мрачный, изнуренный сон.
* * *
С утром приходит новая смена медсестер, так что нас с папой просят покинуть палату. Мне это не нравится, но я на горьком опыте убедился, что лучше, когда медсестры на твоей стороне. И неважно, идеальные у тебя волосы или нет, медсестрам не нравится, когда члены семьи мешают их работе. Поэтому мы отправляемся в комнату ожидания за плохим кофе, и я иду чистить зубы в туалет с набором туалетных принадлежностей, который теперь все время держу в машине.
Я звоню в офис, оставляю сообщение секретарю Тренту о том, что меня не будет, а затем без всякого интереса наблюдаю, как через пять минут на моем телефоне загорается номер рабочего телефона Валдмана. Я отвечаю на звонок только потому, что сейчас пересменка и я не нужен маме.
– Шон Белл, – отвечаю я в качестве приветствия.
– Сынок, – ворчит Валдман. – Ты мне нужен сегодня в офисе.
– Вы получили сообщение, которое я оставил Тренту? – рассеяно спрашиваю я, заранее зная ответ. Я решаю сделать еще порцию плохого кофе и подхожу к автомату.
– Получил и звоню тебе, чтобы сказать, что так не пойдет.
– Сделка с Киганом почти завершена, – говорю я, нажимая кнопку «Приготовить» на кофейном автомате. – Монахини переезжают через две недели, задолго до запланированного Киганом сноса здания. У нас в разработке пресс-релиз, и мать-настоятельница