Я была в ярости. Мне хотелось немедленно броситься паковать свои чемоданы и бежать прочь. Мне хотелось колотить Ави до тех пор, пока он не поймет значения слова «цивилизованность».
– Успокойся, – сказал он и достал одну из своих маленьких черных сигарок, которые хранились у него в железном портсигаре в кармане голубых шортов.
– Может быть, мы просто не поняли друг друга, – воскликнула я и принялась ходить взад-вперед по балкону, скрестив руки на груди.
Ави закурил свою сигарку.
– У израильтян есть свои недостатки и свои достоинства, – сказал он с недоуменным выражением на лице. – Недостатки в том, что мы не считаем женщин такими же существами, какими являемся мы, мужчины. Впрочем, наши достоинства заключаются в том же самом.
– И ты, – прервала Я, делая вид, что отгоняю ладонью дым его сигары, – и ты бы не колеблясь мог поступить со мной так, как поступил с ней.
– Нет, – сказал он, поймав меня и притянув к себе. – Израильтянин может быть предан той женщине, которую действительно любит.
– Ну а если бы, – пробормотала я, все еще с яростью в груди, – я поступила с тобой так?
– Тогда бы, – ответил он, выбросив сигару на улицу, – я тебя убил.
Потом он крепко обнял меня и усадил к себе на колено.
– Я люблю тебя больше всего на свете, – сказал он. – Поэтому перестань глупить.
– Какая же разница между твоей любовью ко мне и твоей нелюбовью к Рут, если ты чувствуешь себя преданным из-за того, что у нее есть другой мужчина?
– Разница в том, что Рут я не убил, – ответил он и поцеловал меня в шею. – Разница в том, что для меня она мертва.
Он обнял меня очень крепко, а его губы слились с моими.
– Ты бы поступил со мной так, как поступил с Рут? – не унималась я, оторвавшись от его губ.
– Как я могу поступить с тобой, как с Рут, если другой такой, как ты, не найти? – удивленно спросил он и стал ловить губами мочку моего уха.
– А как насчет моих друзей и моей карьеры?
– То есть в каком это смысле?.. Я горжусь всем, что ты делаешь. И пожалуй, я действительно просто темный израильтянин, – сказал он и, запустив руку ко мне под блузку, взял в ладонь мою правую грудь. – Твое тело – это мое тело. Мы одна плоть.
– Ави, я хочу, чтобы ты мне что-то пообещал.
– Все что угодно, – сказал он и положил мою руку так, чтобы я почувствовала его эрекцию.
– Я хочу, чтобы ты обещал никогда больше не говорить того, что сказал о Рут, и никогда не ревновал меня к моим друзьям. Иначе они будут считать тебя дикарем, а меня идиоткой.
Я действительно чувствовала, что я и он одно целое. Между тем он кивнул и поднял правую руку в знак клятвы.
– О том, что произошло между нами, никто никогда не узнает, – сказал он, опустив голову.
Не говоря ни слова, я прошла через открытую балконную дверь и направилась в спальню. Несколько мгновений он смотрел на море, а потом последовал за мной. Я лежала на кровати, заложив руки за голову, и мое белое шелковое платье рельефно облегало мою фигуру. Он нежно приподнял меня, и я села. Мое лицо было в его ладонях.
– Я люблю тебя, Мэгги, – сказал он. – Я люблю тебя.
Когда он входил в меня, мы оба стонали и жадно рвались навстречу друг другу. Мы были полны друг другом и почувствовали это в момент первого же поцелуя.
– Так спокойно, – проговорил он чуть позже.
– Это потому, что иногда я теряю сознание от твоих объятий, – ответила я, и мы снова устремились навстречу друг другу.
Я засыпала с мыслью, что без этого человека мир перестал бы для меня существовать, что без него я просто не смогу жить. Но когда проснулась, поняла: что было ночью, принадлежало ночи, а утро всем распорядится по-своему.
Я осторожно выбралась из постели, стараясь не разбудить Ави, и на цыпочках подошла к платяному шкафу, куда он сложил свою одежду. Я принялась рыться в шкафу, стараясь отыскать эти самые пресловутые бежевые носки, которые сводили меня с ума и были причиной моей уязвимости. Однако я обнаружила лишь три пары милых белых носков и две пары черных гольфов… Вдруг я почувствовала, как подкравшийся сзади Ави обнял меня и поднял в воздух.
– Я их совсем выбросил, – шепнул он мне на ухо.
– Что ты выбросил? – невинно удивилась я.
– Эти дурацкие бежевые носки, – ответил он, целуя меня в шею.
– Какие это дурацкие бежевые носки?
– Те самые, которые сбивали тебя с толку даже тогда, когда мы чувствовали себя такими счастливыми! – сказал он, подхватывая меня на руки.
Была уже почти полночь, когда я вернулась домой после прогулки по 57-й улице.
Груда проволочных плечиков, так беспощадно раскритикованных родительницей, по-прежнему лежит на полу. Когда я нагибаюсь, чтобы их собрать, раздается телефонный звонок. Отшвыривая ногой проволочные плечики, я лечу снимать трубку.
– Алло, – говорю я и слышу в трубке настоящий гул океана.
– Я так соскучился, – говорит он вместо «алло». Я закрываю глаза и прислоняюсь к стене.
– Я тоже соскучилась.
– Мне кажется, что ты уехала уже год назад.
– Прошло только два дня, – поправляю я, как будто это имеет какое-то значение.
– Ну теперь-то ты долго там не задержишься, – говорит он таким знакомым мне голосом.
– Как, ты уже знаешь о шоу? – восклицаю я, поражаясь, откуда он знает, что произошло за сегодняшним ужином с Грэйсоном, Эллиотом и Куинси.
Прежде всего мне приходит в голову мысль, что израильская разведка – самая лучшая разведка в мире. Это просто бесспорно. Как мог он узнать обо всем, если только Педро и Рауль не являются спецагентами «Моссад».
– Ничего не знаю о шоу… – говорит он.
Я представляю себе, как он держит трубку, слегка наклонив голову набок. Его глаза блестят, и он дымит своей маленькой черной сигаркой.
– Я возвращаюсь, – говорю я. – Я собираюсь ставить в Израиле широкоформатное телевизионное шоу.
– Я не сомневался, что ты вернешься, дорогая. С работой или без. Ведь ты уже принадлежишь мне.
Я облегченно вздыхаю. Как гора с плеч свалилась.
– Как же ты догадался, что я уже возвращаюсь, если ты меня даже не видишь?
– Все гораздо проще, – говорит он после небольшой паузы. – Послезавтра я прилетаю в Нью-Йорк и пробуду там около недели.
Я лишаюсь дара речи.
– Ты рада?
– Еще как! – бормочу я и безумно желаю его. – Но зачем ты приезжаешь?
– В Вашингтоне у нас будет встреча и переговоры по поводу вывода наших войск из Ливана. Это формальная причина… А не формальная: просто я хочу тебя видеть.
– А сколько времени ты должен пробыть в Вашингтоне? – спрашиваю я, предвкушая нашу встречу.
– Я буду там по крайней мере несколько дней. Однако я намерен не слишком обременять себя заседаниями и буду приезжать к тебе каждый день. Если, конечно, ты не возражаешь… – Он делает паузу, а потом добавляет: