Читать интересную книгу Кола - Борис Поляков

Все было ясным, простым и радостным. Они собираются, они ждут. Подбежал к окну, посчитал торопливо: их было уже за двадцать. Уходить как будто не собираются. Степенно стоят, не машут руками, не спорят и не кричат. Дошло, уяснили, что потерять могут, если милицию для охраны себя не выставят. А он-то, старый болван, что только не передумал за эти дни! Обида с собрания не утихала...

Дарья принесла воду. Он сел у зеркала, мыльной пеной намазал щеки. Бритва не дергала и не рвала. Сейчас он будет совсем здоров. Как же хорошо! Скоро будет тепло. Он пережил зиму, а летом будет здоров. И будет защищать Колу. Поморы одумались. Хорошо, что снова не били в колокол. Хорошо, что сами пришли коляне. И стало стыдно на миг: а может, пока сидел он в комнате наверху, Герасимов с благочинным говорили с колянами, по домам ходили и уговаривали?

Он встал, поправил на ремне бритву и посмотрел в окно. Колян было уже за тридцать. И они еще подходили. К нему собираются. Не было среди них Герасимова и благочинного, не показывался Пайкин. Но Шешелов значения этому не придал. Стоят коляне, поморы и покрученники. Не шумят, трезвые, с виноватым видом.

Э-э, он поожидал их! И день ждал, и другой. Да как ждал! Сход совсем его доконал, прихворнул даже. Правда, постоял на дожде с открытой головой. В тот же день одолела хворь. Забрался в постель, Дарье велел грелку в ноги поставить, кутался в одеяло, а из головы все не шло: как же они могли?! как не видят?! Восьмого пролежал весь день, никого не хотел видеть. И Герасимова с благочинным не принял. Они посидели у Дарьи на кухне, попили чаю, ушли. Ну и ладно. То уж больно прытки, все видят, а на собрании будто воды набрали в рот... На следующий день Дарья праздновала сороки святые, вторую встречу весны, пекла жаворонки – горячие сдобные булочки, внутри пустые. Он поел их, напился с морошкой чаю, поспал. Он хотел быть здоровым. Натер ноги водкой с уксусом, под оленьи пимы шерстяные носки надел. Дарья поглядывала неодобрительно.

– Эдак ноги недолго испортить. Приучи их только к теплу, они потом зададут.

– Что же ты посоветуешь?

– Водой снеговою натирать надо. И на ночь и поутру.

Шешелова знобило, он холодной воды боялся.

– Ты во вред мне лукавишь... – рассердился на Дарью. – Тебя только слушай. Говорила, что лето теплое и сухое будет. Где оно, теплое?

Непогода, начавшаяся в день схода, не уходила. То дождь мелкий и хлёсткий, то мокрый снег хлопьями.

— Будет, батюшко, лето, будет.

– Когда оно будет? За окном видишь что?

– Весна за окном. Вот пройдет и утихнет. А лето будет сухое. Жаркое будет лето. Поверь уж...

Шешелов ей не верил. Он истосковался по солнечному теплу. Лето ему и во сне снилось. Хотя бы на денек снять опостылевшую одежду. Посидеть бы на солнце, погреться. Пимы бы снять вместе с носками и пойти босиком по прохладной траве, на горячий песок, почувствовать ноги совсем здоровыми. В реке бы помыть их. Но об этом только мечталось. Шешелов одиноко ходил по комнатам, злой на колян, на своих стариков. Он читал, разбирал бумаги, подшивал, клеил, понимал необязательность того, чем занимался, и от этого еще более раздражался.

Он побрился, отер лицо полотенцем и почувствовал себя свежим. Не утерпел, посмотрел в окно, посчитал колян. Их было уже под сорок. Все идет хорошо. Разум должен торжествовать. Шешелов облачится сейчас в мундир. Он городничий. Он придумал сходку, он предложил создать милицию, он будет при всех регалиях.

– Там купчишки пришли, принять просят, – сказала Дарья.

– Не купчишки, Дарья, коляне пришли просить.

– Купчишки, – упрямо сказала Дарья.

«Ладно, не вредничай, пусть купчишки. Евстратия Пайкина, жаль, не видно. И чиновников ни единого». И порадовался, когда пришел в кабинет: пол помыт, в камельке потрескивают древа, воздух свежий. Сел за стол в кресло, приготовил бумагу, перья, повел шеей в тесном воротнике.

Они втроем зашли, стянули шапки, покрестились на угол. И мялись у дверей, молчали, клонили головы.

Показалось, виновными себя чувствуют. Шешелов поднялся навстречу. Они потолкались промеж себя, и один сказал:

– Подле бабы, оно, господин городничий, мягче. Лето каждый не прочь подле бабы. Своей, чужой ли. Людишки балованные пошли. По лености своей, значит.

– Непонятно, – настороженно сказал Шешелов.

Помор мял в руках шапку.

– Чего непонятно тут? Ленивые все пожелают. Худо разве? Подле бабы на лето, а еще деньги: на, возьми. Каждый в милицию будет писаться.

– Извольте яснее.

– Ясно говорю. Ежели соберете пожертвования, ленивые завсегда найдутся, – и поднял глаза, буравил Шешелова решительно. – А кто рыбку будет ловить на Мурмане?

Шешелов чувствовал, как от шеи поднимается к лицу кровь. В тесном воротнике жарко стало. Выдавил тихо из себя:

– Полагаете, войны не случится в Коле?

– Да ведь как сказать? Случится, нет ли, а доходов с милицией – это как пить не будет. На зиму кушаки позатянем с голоду.

И еще один выступил, подал голос:

– Придут не придут враги – на все воля божья.

Шешелов опустился в кресло, расстегнул воротник, перебрал на столе бумаги. Только бы не сорваться, не закричать. Знают, объехали городничего. Не спали, как он, не чванились. Теперь плотно стоят. Походили по домам, верно, поуламывали колян. За окном подмятых оставили.

– Кто же будет вас защищать?

– Войска пусть шлют.

– Подати с нас немалые.

– Люди мы бедные, нам без промыслу невозможно.

– А милиция дорого Коле станет.

– Шхуны имеете от своей бедности. В Архангельск ходите торговать, в Англию.

– Для кормления лишь, для кормления.

– О других хлопочем.

– Бедность в Коле сплошь.

– За окном, верно, бедность стоит. А вы... – Шешелов смотрел неприязненно на купцов: как истуканы стоят, ничем их не прошибешь. Вот почему нет Пайкина. Эти у него под ногтем, как и те, за окном. Пусть врут хоть сколько, он им не верит. Тогда еще, на сходке, увидел их правду. И захотелось, чтобы скорей ушли. – Что вам от меня нужно?

– На собрание с нами пожалуйте.

– Приговор напишем на манифест.

— Я в Архангельск уже писал.

– Мы знаем про то, знаем.

– Вы свое, а мы отпишем свое.

Что они могут в губернию написать? Помощи попросить, оружия? Для чего повторяться? Он писал и просил. Они знают, неделя едва минула. И понял вдруг: отпишут сейчас в губернию, и на милиции будет поставлен крест. Будет она схоронена, не родившись. Общество отписало. И пожертвований никто не посмеет делать. Ох, как рубят, под корень! Попробуй, не дай манифест – по Коле сразу пойдет молва: не потрафил обществу. И в Архангельск жалоба: манифест государя не дал народу. Не шуточки! Окажешься меж огней. А во имя чего? Милиции? Он хотел ее для самих колян. Ну, а если против они? Пусть пишут. Он не в силах им воспротивиться. Только уж без него. И устало сказал:

– Хорошо. Только чур приговор показать мне.

– Вы на собрание не выйдете?

– Нет, – Шешелов усмехнулся неприязненно. – Я в обмане участия не приму. – И вынул из ящика манифест, подал через стол.

– Может быть, вы бы к нам.

– Я сказал уже. А письмо покажите.

Они выходили, снова теснясь в двери, словно боялись остаться один на один с ним. «Тьфу, черт бы вас взял, дерьмо!»

После полудня они принесли манифест и свой приговор. Шешелов взял бумаги и попросил подождать за дверью. Нацепив очки, он уселся в кресло, читал:

1854 года, марта 10 дня.

Жители гор. Колы быв в общем собрании при городовой ратуши и по выслушивании указа Губернского Правления, последовавшего по высочайшему повелению, о постановлении жителей поморского края в военное положение, учинили сей приговор в том, что по Высочайшей воле Государя Императора, в твердом уповании на Бога, при первом появлении врагов России, к преграждению вторжения их в отечество, готовы оказывать всевозможное вспомоществование, – но к сему мы имеем только следующие препятствия: во-первых, в городе Коле имеется только инвалидная команда – состоящая около 70 человек нижних чинов, – из коих некоторые отправлять должны свои посты при весьма ограниченном числе ружей, кроме того ни орудий, ни ружей, а равно и боевых снарядов, коими бы при случае нападения неприятеля могли иметь действия, не находится, и, во-вторых, все мы с половины марта месяца имеем нужды отлучиться на морские рыбные промыслы к берегам Северного океана, от коих зависит все наше благосостояние и средства нашего существования. Поддерживаемые теми же из граждан, кои имеют мореходные суда и отлучаются в г. Архангельск, но иные по назначению в военное положение все почти из нас не будут иметь средств к приобретению продовольствия и должны будем ощущать в жизненных потребностях недостаток, и многие в настоящее время не имеют уже и пропитания.

В отвращение сего мы необходимостью считаем просить Высшее Правительство для ограждения безопасности города Колы о назначении какого-либо числа войска, орудий, ружей и боевых снарядов, коими бы под распоряжением командира от Правительства для сего назначенного можно было действовать, при том хотя некоторые из нас в настоящее время не были бы лишены средств отлучаться на рыбные промыслы на незначительное от города расстояние к берегам Северного океана, откуда при случае появления неприятельских судов каждый из нас обязывается давать известие в город и при первом воззвании явиться для защиты.