Читать интересную книгу Кола - Борис Поляков

– Как дойдем до собора, перестанет, – отозвался отец Иоанн.

– Вы что-то хотели сказать про Сулля? – снова спросил Герасимов.

– Да вот, все не выходит из головы. Узнать бы о нем подробнее. Если живы, конечно, будем. От имени ратуши королю бы ихнему написать... Подданный-де ваш Сулль презрел опасность ради честного имени своего народа. Пусть гордится Норвегия таким сыном. И коляне, дескать, всегда вспоминать добром его будут, а не тех, кто хотел перерезать им горло за кусок хлеба.

– Хорошее письмо было бы, – сказал благочинный. – Сулль – это что, имя, фамилия?

– Я не знаю, – сказал Герасимов. – И в Коле это навряд ли кто знает...

– Жаль, – укоризненно сказал Шешелов. – Самое нужное мы, бывает, не знаем.

– Вы манифест не забыли взять? – спросил Герасимов.

Шешелов пощупал карман.

– Взяли.

– А бумагу для подписей и чернила?

– На столе все будет, – кивнул благочинный.

– Идите с богом тогда, а я приотстану. Неловко перед колянами. Скажут, что я к чиновникам липну. Суд-то, смотрите, отдельной кучей.

У папертного навеса грудились чернотой мундиров чиновники. Суд отдельно в сторонке. Вот и опять заборов себе настроили.

– При слове «куча» мне не деньги, а дерьмо видится. – Шешелов повернулся, зло пошагал к чиновникам.

Наспех полуодетые, с вилами, острогами, ружьями, топорами бежали коляне из южных к западных ворот крепости. Дорожки в снегу к собору были тесны. Разгоряченные, остепенялись уже близ собора, видели истуканную важность чиновников, понимали: еще не война. Но где-то она уже на пороге, близко. Подходили, грудились, заполняли возле паперти место, топтали снег, говорили вполголоса. Кое-где шел смешок от прошедшего на людях испуга. Кто-то рассказывал:

 – А баба моя чуть в подполье не упала...

Пытались шутить, косились на стол с иконой, который будто стеной отгораживал их от чиновников. Никто не снимал шапки. Людской ручеек на дорожках от ворот таял. Площадь чернела вязкой густой толпой. Стихали смех, голоса, все поворачивались к столу, ждали. Шешелов вдруг увидел: перед столом первыми были купцы и хозяева покрута. Сгрудились тесно к богачу Пайкину, содержателю откупа.

Благочинный подошел, сказал тихо:

– Пора бы, Иван Алексеич.

Шешелов знал, что сегодня должен сказать самые главные слова в жизни. Важнее которых, может, уже не будет. Но вдруг понял с испугом, что он все забыл. Придуманное этой бессонной ночью, все приготовленные слова вылетели из головы. Он только знал, пока лез в карман за бумагой, что перед ним уже не толпа, которую можно наблюдать сбоку, а люди, которые ждут его слова. И слово ему нашлось. Он шагнул вперед и напряг голос:

– Люди-и-и! Всемилостивейший государь наш обнародовал манифест. – И поднял бумагу губернии над головой, потряс ею, почувствовал, как стало неимоверно тихо. – Англия, Франция, Турция объявили войну России. Она уже происходит, война, на Черном море. Но как только станет свободным плавание ото льдов здесь, на Севере, врагов надо ждать у нас в Коле... Я не хочу пугать, но вы должны знать правду. Страшны не грабители-порубежники, от которых мы как-нибудь защитились бы с нашими малыми воинскими силами. Есть опасность, что на город нападет обученное войско. Враг может прийти с хорошим оружием, с пушками на судах. Это будет не восемьсот девятый год, позор которого помнят многие старики. Теперь дело не кончится грабежом города и разорением вашим. Враг постарается захватить Колу. Город стоит далеко от России. Англичанам или французам здесь удобно устроить стан для военных кораблей, отсюда им ловко делать морские набеги на Мурман, держать в блокаде северные земли России, Белое море...

Шешелов перевел дух, глотнул пересохшим горлом, возвысил голос:

– И сегодня на собрании нам решать: будет или не будет Кола впредь русским городом.

Словно лопнуло в толпе что-то. Она всколыхнулась, загомонила и потеснилась к Шешелову.

– Сам ты не будешь русским!

– Ратуша что делает?

– Под страхом держишь?! Война! Норвеги!

– Ты-то сразу сбежишь!

– Где войска наши русские?

– Для чего с нас дерут налоги?

Шешелов стоял молча, склонив голову, ждал. Потом поднял руку, призывая к молчанию.

– Люди-и! Я хочу сказать честно. Город совсем не готов к войне. Мы имеем незначительное число нижних воинских чинов. У нас малое количество боевых припасов и сопим нет пушек.

Толпа взревела. Шешелов заметил – благочинный шагнул к нему, но он шевельнул рукой протестующе:

— Не надо. Я сам. – Он был доволен. Все идет верно. Менять ничего не нужно. И самым близким, оголтело оравшим купцам спокойно сказал: – Чего вы кричите? Я еще не все сказал.

И ровно, негромко, чтобы привлечь внимание, заговорил:

– Не надо думать, что ратуша ничего не делает дли спасения города...

– Тише! Тише! Не слышно!

Толпа успокоилась, вслушивалась в слова. Шешелов снова возвысил голос:

– Как городничий, я вовсе не собираюсь сдавать город или бежать отсюда, если случится война. Судьба городничего связана с судьбой колян. И в этом я присягаю... – Шешелов осенил себя крестным знамением, отступил на шаг, преклонил колено перед иконой и склонил голову. Толпа молчала, смотрела, ждала. Похоже, в искренность Шешелова она поверила. Молчание было благожелательным. Он продолжал: – Не надо думать, что ратуша ничего не делает для спасения города. В Архангельск губернатору ушло письмо о бедственном положении Колы. Ратуша просит оружия. Губерния не оставит в беде нас... И не судите строго! – Шешелов подался вперед. – Люди-и! Вы слышали все, конечно, зачем приезжал в Колу норвежец Сулль. И знаете, для чего шесть дней назад на этой площади были собраны нижние воинские чины... Теперь на границу уехал исправник возобновить пограничные знаки, дабы норвеги видели: мы признаем ее! Но и они пусть помнят: тут идет уже наша земля, и незваному гостю на ней нечего делать... На это трудно было решиться. Но забота о судьбе города велит избежать хотя бы одной беды! И вы простите меня на этом... – Шешелов отступил на шаг, поклонился. Толпа молчала. Многие просто не понимали, о чем он говорит, за что прощения просит. Но коли просит, может, так надо.

Шешелов распрямился, обвел всех взглядом:

– Как городничий, я посчитал нужным заверить вас, что долг свой исполню до конца. Но один городничий не в состоянии защитить город. Пока Архангельск подаст нам помощь, пока прибудут в Колу солдаты, оружие, враг может захватить город. Мы не знаем, какие у него планы, когда он пожалует. Но ждать его надобно ежедневно и ежечасно. Ждать с оружием наготове.

Опять зашумели, обеспокоенно и тревожно, уже без злости.

– Я знаю, многим из вас надо идти на Мурман. Но защита города – дело святое, забота всех. Я обращаюсь к вам, жители Колы: давайте соберем из всякого сословия милицию. Пока прибудут войска, пусть она охраняет город. – Предотвращая шум, поднял руку. – Пусть в милицию запишутся все желающие. У кого есть оружие и у кого нет. Милиционеры будут жить в городе. А чтобы не отлучаться им, на этот предмет давайте дружно, честно, единогласно, как добрым слугам отечества надлежит, как люди, кому вера православная дорога и Кола наша, сегодня же соберем пожертвования: кто что может. Сойдет все. Оружие, порох, деньги и съестные припасы... Кто что может, чтобы город был защищен нами. Если мы соберем милицию, дадим ее в помощь инвалидной команде, то, поверьте мне, старому солдату, – враг будет не так страшен. Мы будем защищать свой город, свей дом, жен и детей своих...

Было тихо. И Шешелов снова возвысил голос:

– Вы подумайте пока. Только помните, что защита города – дело каждого! И не надо надеяться, что скоро придут войска, они-де и защитят нас. Никто нас не может защитить, если забудем мы, что за нами стоит Россия, а у нее сейчас забот и без нас хватает. Три громадных державы пришли войной. России сейчас трудно...

– Согласны!

– Давай присягу!

– Нет у нас денег!

– Бумагу надо писать!

– Крест целуем на том!

Выкрики начались с задних рядов, нестройные в самом начале, но подходили все более определенные, дружные, нахватывая каждого общностью.

Шешелов обернулся:

– Давайте, отец Иоанн. Читайте.

Благочинный вышел вперед, перекрестился.

– «Тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года, марта седьмого дня. Вследствие Высочайше обнародованного девятого февраля сего года манифеста...»

Прямо на Шешелова беспокойно, тревожно смотрели глаза Евстратия Пайкина, содержателя откупа. Вокруг теснились купцы помельче. На миг не понравилась эта кучка. О чем они эдак тесно промеж себя? Пожалуй что пожалеют денег. Но тут же подумал: им больше, чем кому-либо, есть что защищать. Эти должны повыложиться. У Евстратия дом самый лучший в Коле. За десять лет не накопить Шешелову жалованья на такой дом... И хотя терпеть не мог Пайкина, встретив его глаза, улыбнулся ему. Тот шапку мерлушковую, будто кепчонку, стащил с себя, сдернул мигом ее, кланяясь. Неграмотный мужик. А кто-то сказывал – счета деньгам не знает.