Председатель. – Вы ничего дурного о нем не знали?
Штюрмер. – Тогда не знал, но потом понемножку я узнал.
Председатель. – Когда вы стали узнавать?
Штюрмер. – Когда я был министром внутренних дел. Виноват, даже раньше узнал; когда я был назначен 20-го числа, через несколько дней я был в Министерстве Внутренних Дел, и тут после этого появился отчет в газетах, в котором было сказано, что такой-то секретарь председателя Совета Министров Манасевич-Мануйлов. У меня было два секретаря, которых я унаследовал от моих предшественников, Коковцова и Горемыкина, один – церемониймейстер Юрьев, другой – Нахимов, – они и заявили, что это написано. Тогда я распорядился через бюро печати (у меня сохранилось в памяти число – 23 января), чтобы в «Новом Времени» было напечатано официально, что никакой перемены в личном составе секретариата у председателя Совета Министров не произошло. Секретарями попрежнему остаются Юрьев и Нахимов, и никогда в жизни Манасевич-Мануйлов моим секретарем не был.
Председатель. – Значит, и после этого объявления Манасевич-Мануйлов попрежнему продолжал быть в вашем распоряжении?
Штюрмер. – Да. Но секретарем он не был, об этом я могу официальной справкой подтвердить.
Председатель. – Тут вы и начали узнавать, что это за человек Манасевич-Мануйлов?
Штюрмер. – Я узнал из дела, что он не порядочный, что он назвался секретарем. Конечно, он отрицал это.
Председатель. – Когда же вы узнали, что из себя представляет Манасевич?
Штюрмер. – Когда узнал я его прошлое? Насколько помню, летом.
Председатель. – От кого вы узнали?
Штюрмер. – Насколько помню, от департамента полиции.
Председатель. – Как это случилось?
Штюрмер. – Директором департамента полиции в то время был Климович. Я не могу точно определить, когда и что: он мне прислал записку. Он был у Витте, потому что, когда я ушел из Министерства Внутренних Дел летом, тогда я обратил внимание моего преемника на то, что есть справка, которую он может получить от директора департамента полиции, с которой я не успел ознакомиться. Но от него он может получить все, что нужно.
Председатель. – Т.-е., вы передали чиновника особых поручений?
Штюрмер. – Он не был чиновником, но если он был нужен, я за ним посылал.
Председатель. – Но, получив эти сведения, вы не нашли нужным такого чиновника уволить?
Штюрмер. – Просто я не успел этого сделать, потому что это так совпало. Я, конечно, этой запиской интересовался, но не имел времени ее вручить, все откладывал от одного дня до другого.
Председатель. – Таким образом, значит, это было все время, пока вы занимали должность министра внутренних дел, т.-е., до какого времени?
Штюрмер. – До 7 июля.
Председатель. – Хорошо. Скажите, почему, если вы в январе не знали еще, что собой представляет Манасевич-Мануйлов, зачем вам нужно было опровергать, что он не состоит вашим секретарем, или хотя в такой форме, без упоминания фамилии Манасевича-Мануйлова, что секретариат ваш в прежнем составе?
Штюрмер. – Потому что секретарь и его товарищи были в претензии. Потому что они думали, что я их увольняю. По штату всего два секретаря полагается. Значит, они думали, что я их увольняю.
Смиттен. – Если вы личных секретарей удостоверили, что сведения не верны, разве этого не было достаточно? Зачем же было публично в печати опровержение писать?
Штюрмер. – Конечно, я был бы осторожнее, если бы я знал.
Смиттен. – Я не об этом спрашиваю. Я говорю, что опровержение в печати вы сделали для того, чтобы успокоить секретарей; вы могли бы их лично успокоить. Зачем в печати опубликовывать?
Штюрмер. – Потому что его многие видели в Министерстве Внутренних Дел и так как они слышали про сыскную часть, где он был прежде за границей, то очень многие из чинов министерства, повидимому, выражали недоумение, зачем же такое лицо, служившее прежде при сыскной части, с министром ездит?
Смиттен. – Значит, другими словами, вы утверждаете, что сама личность его при председателе Совета Министров вызывала уже некоторое неудовольствие?
Штюрмер. – Он никогда не был определенным лицом, которое могло бы быть назначено на должность. Когда были поручения, их было весьма и весьма немного, он вызывался.
Председатель. – Ведь центр вопроса не в том, в качестве чего он бывал. Бывал ли он час во весь день, не каждый день, а центр заключается в том, что вы терпели около себя лицо опороченное. Вот в чем весь центр тяжести. Как вы могли допустить?
Штюрмер. – Дело в том, что Министерство Внутренних Дел тем и отличается, что оно имеет потребность по сыскной части в таких лицах. Может быть вы изволите помнить, много лет тому назад Бебель обвинял Бисмарка в том, что лицо, состоявшее при нем, заведывавшее сыскной частью, торговало концессиями железнодорожными? Должен сказать, я думаю, на такую должность джентльмены не пойдут, приходится терпеть таких людей.
Председатель. – Почему на должность чиновника по поручениям при Министерстве Внутренних Дел или даже при председателе Совета Министров не пойдет такое лицо? Вы мне ответили, что в департаменте полиции не могли не быть темные лица, а дело шло о том, чтобы опороченного человека изгнать с поста чиновника особых поручений при председателе Совета Министров; где сказано или какой Бисмарк или Бебель сказали, что проходимцы должны быть чиновники особых поручений?
Штюрмер. – Он никогда не был чиновником особых поручений.
Председатель. – Т.-е. состоял при председателе Совета Министров.
Штюрмер. – Мы имеем дела такие, когда очень трудно найти таких лиц, которые на это пойдут.
Председатель. – Какие такие дела у председателя Совета Министров?
Штюрмер. – Было одно дело, на которое мне пришлось его вызвать. Это было особое дело, которое мы на него возложили.
Председатель. – А именно?
Штюрмер. – Может быть вы помните фамилию Ржевского, которому вменено было обвинение? Мне нужно было узнать от его жены, жена она или нет. Я не знаю. Надо было узнать, подтвердит ли она показания Ржевского, надо отыскать ее. Я обратился к Манасевичу-Мануйлову.
Председатель. – Почему вам это нужно было сделать?
Штюрмер. – Я должен был это сделать.
Председатель. – Почему?
Штюрмер. – Необходимо было выяснить одно обстоятельство.
Председатель. – Почему и какое обстоятельство?
Штюрмер. – Я имел готовый ответ, но я затрудняюсь.[*]
Председатель. – Пожалуйста.
Штюрмер. – Дело в том, что было сделано заявление о том, что должно быть произведено покушение на жизнь Григория Распутина. Надо было выяснить, насколько это верно.
Председатель. – Почему надо было выяснить?
Штюрмер. – Получил указания.
Председатель. – Вы получили указания?
Штюрмер. – Да.
Председатель. – От кого?
Штюрмер. – Позвольте не называть от кого.
Председатель. – По-моему это даже не ваше право не называть?
Соколов. – Надо указать, что он допрашивается не в качестве обвиняемого, а в качестве должностного лица.
Председатель. – Вам указывается, что мы допрашиваем вас, как бывшее должностное лицо, не правда ли? Мы здесь не следователи, а лица, которые должны расследовать известное дело; вы будете потом допрашиваться следователем и тогда, как у всякого обвиняемого, у вас есть право не отвечать на все вопросы.
Штюрмер. – Я не могу быть обеспеченным, что это не появится в газетах завтра или послезавтра, что вообще это будет не опубликовано.
Соколов. – Тем материалом, который вы даете, мы располагаем по нашему усмотрению, как мы желаем.
Штюрмер. – Трудно сказать.
Соколов. – Вы сказали, что если вы обязаны, то вы скажете. Вам объяснили, что вы обязаны называть тех лиц, которые вам давали указание.
Штюрмер. – Это было такое конфиденциальное поручение, я могу сказать, в чем оно заключается.
Председатель. – Насчет конфиденциального и секретного я имел случай вам несколько раз указать на большое значение, государственное значение того, что здесь делается. Вы в Чрезвычайной Следственной Комиссии, которая занята чрезвычайными следственными делами. Какой же тут может быть разговор о формальностях маленьких? Тут по существу нужно знать всю правду и правду до конца. Так что я просто удивляюсь, что приходится обращать еще раз ваше внимание на это. Вы говорите: «секрет», «неловко», все это такие категории, которые должны быть отброшены. Я вас не увещеваю, вы можете поступать так, как вам угодно, только я хотел бы, чтобы вы поняли то, что здесь происходит. Так вот, значит, вопрос заключается в том, почему председатель Совета Министров заинтересовался вопросом о том, что возникло предположение, что некоторые лица отправляются куда-то, для того, чтобы устроить, убить какого-то там человека, этого самого Распутина.